Никто не смотрел на меня из окон редакции, провожая любопытным взглядом. А мне очень хотелось, чтобы кто-нибудь загрустил обо мне, вспомнив ненароком, что есть на свете одна добрая девушка по имени Дарья. Но нет, редакционные окна были наглухо задраены, на них не висели гроздьями любопытствующие коллеги, даже Соколов не выглянул. Наверное, накушался колбасы с коньяком и уснул. Прямо на работе. На ложе из трех стульев.
– Куда едем? – сказал Никита.
– Не знаю, куда-нибудь, – бодро отозвалась я.
Мне было все равно, куда мы поедем. И еще мне хотелось выглядеть смелой и бедовой девчонкой. Таких всегда забирают с собой, скатываясь в бездну порока. Веселой компанией легче съезжать под горку.
– Тогда мы едем кататься, – сказал Никита голосом Федора Бондарчука из рекламы «Госстраха».
Мы выехали из города и долго болтались по трассам и шоссе, проселочным дорогам и разбитым колеям. Никита молчал. Наверное, в его жизни тоже случились всякие неурядицы. Ему явно было тошно. И я молчала. Ведь я не знала, как жить дальше. Мне было страшно, хотя я понимала, что ничего страшного не случилось. В город вернулись вечером. Я была уверена, что Никита повезет меня в ресторан, к себе домой, снимет номер в отеле, начнет предлагать пьяный разгул. Повезет к цыганам, в конце концов. И внутренне я была готова к циничной развязке. Но ничего этого не случилось. Никита отвез меня на Петроградскую, предварительно уточнив адрес, сухо бросил на прощание ничего не значащее «пока». И все, на этом наш загул закончился. Зачем он встретился на моем пути, что делал в нашем буфете? Я кляла себя за то, что не задала ему ни одного вопроса, не спросила Никиту, что же с ним произошло. Вполне вероятно, он рассчитывал на беседу, может быть, хотел открыть мне свою душу, а я была погружена в собственные переживания. Поздно вечером позвонила Сонька-мармазетка.
– Спишь? – задала глупый вопрос Соня.
– Сплю, – сердито ответила я.
– Знаешь, а нашу статью зарубили, вообще в номер не поставили. Ты расстроилась? – она еще сочувствия у меня просит.
И ей не стыдно ни капельки. Насколько мне известно, Сонькиной статье есть альтернатива. Существует два варианта. Мой и Сонькин. И я от своего не отказалась. И не давала согласия на двойное сотрудничество. То есть под Сонькиной статьей не могут поставить мою фамилию.
– Я же не против, чтобы твоя подпись стояла в моей статье, ничего страшного, мы же можем писать вдвоем, – принялась увещевать меня любимая подруга.
По правде говоря, я люблю Соньку. Она умеет подставить плечо в трудную минуту. Когда я появилась в редакции, юная и несмышленая, Сонька много занималась мной, часто подсказывала, с кем дружить, а кого обходить стороной. Но она слишком рациональна, а мне хочется побольше чувств – и в дружбе, и в любви.
– А я против двойных стандартов, Соня, спокойной ночи, – сказала я и нажала отбой.
Пусть подруга похныкает в одиночестве. Соня давно живет одна. Она съехала от родителей, купив себе шикарную квартиру. А все от двойного стандарта, моя подруга за версту чует, где и когда левые деньги закапают. Сейчас мечтает об автомобиле. И купит ведь, купит. На моем крокодиле выедет прямо на проезжую часть. Захотелось всплакнуть, но слезы не спешили выкатываться наружу, они застряли в недоумении на полдороге. Плакать дальше мне помешал сотовый. Телефон зазвонил вовремя, иначе бы я принялась рыдать, изводясь от вселенского равнодушия. Наверное, опять Сонька. Сейчас начнет уговаривать, чтобы я статью подписала. Нет, какой-то незнакомый номер. Я включилась.
– Даша, это Никита, приезжай ко мне, а? – сказал он проникновенно и глухо, будто уговаривал меня совершить тяжкое преступление.
Роль пособницы в этом низком деле меня категорически не устраивала.
– Нет, Никита, никуда не поеду, ночь на дворе, – сказала я, – надо было раньше интим предлагать. Ты опоздал ровно на три часа.
– Лучше поздно, чем рано, – засмеялся он, – ну а на свидание ко мне придешь?
– На свидание приду, – сказала я, – что же не прийти-то?
– Тогда – до завтра, – сказал Никита и отключился.
Странный какой-то мужчина, пригласил, покатал и отпустил. Мы провели с ним наедине целых четыре часа, как в автозаке. Ни поговорили толком, ни познакомились. Какое-то вселенское отчуждение, и откуда он взялся на мою голову? Я закрыла глаза, пытаясь представить Никиту в натуральную величину. Высокий, метр восемьдесят с лишним, худощавый, сумрачный, если не сказать больше, угрюмый. Молчаливый, одним словом. Одет дорого и со вкусом, у него роскошная машина. Ну почему бы мне не влюбиться в Никиту? Скорее всего, он не женат – незнакомую девушку приглашает в дом на ночь глядя вполне беззастенчиво. Никита – красавец, богач, холост. Почти что принц Уильям, кстати, принц сейчас одинокий, он недавно расстался со своей подружкой. Или лорд Портман. Лорд однажды не перенес одиночества и женился на простой девушке. Я бы тоже родила Никите троих детей, как Наташа Водянова. Нет. Не греет. Холодно. Не нужны мне чужие деньги и машины. Я хочу любить и быть любимой. А это обоюдный процесс. Любовь не может существовать в одном экземпляре. Она всегда делится пополам. И я наконец уснула. Мне приснился сон с Зиминым в главной роли. Олег опять поднимался по высокой лестнице, а я никак не могла ухватиться за перила. Он шел наверх, а я стояла внизу, наблюдая за его восхождением. И моему отчаянию не было предела, отчего пробуждение получилось солнечным и радостным. Я избавилась от странного сна и почувствовала несказанное освобождение, будто сбросила с себя железные кандалы. Я не понимала, почему подсознание подсовывает мне такие сны. Ведь я не хотела этой любви. Никто не хотел. Так получилось в этой жизни. Я же не нарочно. Но вскоре мои горькие мысли испарились. Утро бодро сияло солнечным светом. В душе все звенело. Жизнь была прекрасна.
«Северное сияние» на неделю осиротело – главный уехал в командировку. Когда генеральный отсутствует, все глобальные решения с пометкой «срочно к исполнению» плавно переходят в разряд вялотекущих. В редакции никого не наказывают, не привлекают к ответственности и не терроризируют. Все ждут барина. Если главный задерживается в отъезде по какой-либо причине, ему телефонируют, добиваясь устного разрешения на какое-нибудь злодеяние в виде отстранения от должности или перевода сотрудника в другой отдел, этаж, регион. И моя статья зависла наряду с Сониной до возвращения Зимина. Обе статьи висели в редакционной атмосфере плотным облаком, мешая нам с Соней дышать, думать, работать. Наша дружба временно усохла. Она напоминала скелет, обглоданный мышами. У женщин всегда так происходит – либо мужчина перебежит дорогу, как заяц, либо одна на другую взглянула косо, нехорошо. И женской дружбе можно выписывать гранитный памятник и отправлять на тот свет, предварительно справив тризну. Она ведь чрезвычайно хрупкая – эта женская дружба. Мы молчали, сухо кивая друг другу при встрече вместо приветствия. Перегородка пролегла между нами как пограничная полоса. Временное затишье располагало к безделью. Я влезла в сайт и сделала робкую попытку с помощью компьютерной программы разобрать свой странный сон на составные части. Выяснила, что фрейдисты видят в каждом видении наглухо закрытые эмоции, дескать, днем эти эмоции спокойно дремлют, а ночью требуют незамедлительного воплощения. Моя ночная лестница несет в себе фаллический смысл. Все просто. У меня к Зимину вполне плотское влечение. Ничего особенного. Но отчего этот фаллический смысл постоянно утекает в небо? И почему Зимин расплывается в моих руках, как намокшая промокашка? На эти вопросы сонник ничего не ответил, лишь стыдливо замигал и растекся по экрану виртуальной паутинкой.
Марина Егоровна выудила меня из безделья жестким удилищем, силой выдрав меня из компьютерных грез, под самую завязку загрузив какими-то дурацкими поручениями. Марина Егоровна написала текст о парфюмированных духах с феромонами, а я отправилась за комментарием. Я жутко обиделась на Егоровну. Такой редкий и ценный специалист, как я, должен заниматься более серьезным делом. Зря начальство использует меня как девочку на побегушках. Но я не осталась внакладе. Директор парфюмерной фабрики в рекламных целях подарил мне пробник «Элизабет Арден». Я тут же надушилась злополучными феромонами. Директор заверил меня, что манящий запах распространяется в радиусе трех километров.
– А если маньяк какой унюхает? – сказала я, всеми фибрами впитывая сладкие ароматы.
– А вы близко к маньякам не подходите, – отшутился директор.
Было заметно, что феромоновая фабрика цветет и процветает пышным букетом. Оборотистые женщины скупали готовую продукцию на корню, не давая феромонам просочиться в торговлю, рассчитывая
