голосовые связки молодеют лет на двадцать, видимо, сказываются издержки генетической памяти. Майор задумался, видимо, он старался сопоставить в одну картинку реальный рост и виртуальный голос. Ничего не вышло. Майор равнодушно скользнул милицейским взглядом по воображаемым бантам и гольфам, присмотрелся к короткой юбке и достал откуда-то из-под стола деревянный ящичек с коричневыми карточками, затертыми до мшистого состояния. Долго изучал картонные файлы, наконец вставил толстый палец в диск и набрал номер.
– Орлов, тут одна барышня пришла, хочет написать заявление об угоне. Точнее, уже не хочет. Хотела, хотела и вдруг расхотела. Передумала. Может, поднять ее к тебе?
Майор собирался куда-то меня «поднимать». Я закатила глаза к потолку. Представила, как меня взваливают на спину и волокут к неведомому Орлову. Как мешок с песком. Это с моими-то дивными ногами!
– Идите наверх, в уголовный розыск, там найдете оперуполномоченного Орлова. Он у нас занимается угонами.
Так я и знала. Милицейский Орлов сам занимается угонами. Сам угоняет, и сам находит. И ему приятно. И российским гражданам сплошная радость. Вот моду взяли. Я злилась на себя за то, что бездумно тратила время на бесполезные разговоры. Угонщик Орлов меня вообще-то мало интересовал. Я уже повернулась спиной, чтобы тихонько удалиться из странного дома, но майор громко окликнул меня, почти рявкнул, как отлично обученный сторожевой пес. Я испуганно вздрогнула. Только что дежурный кокетничал со мной, заигрывал, разглядывал, обыскивал глазами, наверное, умудрился мысленно приспустить некоторые детали одежды в виде юбочек и гольфиков – и тут же гавкнул, дескать, делай, что велено.
– Уголовный розыск в другой стороне. Этажом выше. Желаю удачи, – дежурный ехидно осклабился.
А у меня сжалось сердце. Бесполезная трата времени и нервов. Хотела как лучше, а получилось… как получилось. И я повернула к лестнице. Поднялась на второй этаж. В коридоре было пусто. Ни одного звука. Ни одного человека. Как на кладбище. Видимо, всех давно уже закопали. Из-за закрытой двери послышался громкий смех. Так смеются лишь могильщики. Я робко постучала.
– Входи-входи, Веткина, – крикнул кто-то за дверью, и я пригнула голову.
Странный все-таки дом. Мистические совпадения. Опер Орлов знает мою фамилию. Наверное, это именно он угнал мой кабриолет. Я шагнула вперед, не видя перед собой ничего. Передо мной была пустота, наверное, пустота зияла от жуткого и мерзкого страха. Страх нахлынул на меня лавиной, придавил, сгорбил, согнул. Я пыталась сбросить его с себя, чтобы ощутить свободу и силу, но страх крепко держал меня, вцепившись когтистыми лапами в шею и спину.
– Инесса? – спросил кто-то, сидевший у окна.
– Да, я – Инесса Веткина, – я прищурилась от яркого солнечного света, хлеставшего в окна с апрельской неистовой силой.
– А я – Орлов. – В углу что-то завозилось, что-то большое и шумное. Я стиснула зубы, закрыла глаза, привыкая к слепящему свету, и вдруг открыла, почти распахнула их, избавляясь от насевшего на меня страха. И сразу почувствовала облегчение. Страх спрыгнул с меня. Я даже стук чего-то тяжелого услышала. Отдышавшись, встала в стойку. Страх исчез. Незнакомая обстановка больше не резала глаз. Не пугала. За столом сидел парень, моложе меня, может, старше, не разобрать. Наглый и упитанный, как боров, но веселый и разбитной. Эти разнообразные качества органически уживались в нем, Орлов запросто мог сойти за героя модного сериала, лишь пресловутой гитары в его руках недоставало. И тут же я натолкнулась взглядом на висевшую на стене гитару, зачехленную, упакованную, фирменную. Угонщик Орлов продал мой кабриолет и купил себе гитару. И я смирилась с пропажей. Пусть играет, веселится, радуется, может, у него жизнь была безрадостная: детдомовское детство, бесприютное сиротство, неприкаянность и одиночество.
– Инесса, я хотел тебе уже звонить, вот твой номер у меня записан в календаре. – Орлов ткнул толстым пальцем в настольный календарь. Я не удержалась и заглянула в него. Для этого мне пришлось обойти стол и слегка скособочиться. Точно. Не врет Орлов. Это мои телефонные номера. Родные. Всамделишные. Домашний и мобильный. Есть рабочий телефон – несколько устаревший – от «Планеты». Орлов давно знает меня. На календаре цементным раствором застрял зимний февральский день. Кажется, семнадцатое февраля. Откуда районный опер Орлов знает мое имя и фамилию, номера телефонов? Каверзный вопрос повис в воздухе, насквозь пропитанном одуряющими солнечными лучами.
– Зачем ты хотел мне звонить? – спросила я, уныло вытягивая губы в длинную трубочку. Получилась славная пастушеская дудочка.
– Нашли твой кабриолет, нашли, правда, с перебитыми номерами. Сразу установили – чей, стали искать заявление, а заявления-то и нет. Ты что – такая богатая? – спросил Орлов и лег на стол всем грузным телом. Стол затрещал. Орлову, видимо, очень хотелось, чтобы я оказалась богатой девушкой. Как внучка Онассиса.
– Да нет, Орлов, не очень, – пряча глаза в сторону, сказала я.
Мне было стыдно за собственную бедность. Богатая девушка не пришла бы в милицию спрашивать свой кабриолет, оставила бы его на память гитаристу Орлову. Или поносить бы дала на время. Быть бедной стыдно. Нечем похвастать, нечем поделиться. Вот времена настали. В милицию стыдно прийти, чтобы заявить о краже имущества.
– А-а, понятно, – небрежно кивнул Орлов и сполз со стола.
Стол пошатнулся, но устоял. Орлов со злостью стукнул кулаком по календарю. Мне сразу захотелось стать внебрачной внучкой какого-нибудь заштатного миллиардера.
– Да я скоро разбогатею, я магазин открываю, – поспешно крикнула я и спрятала смущение в карман куртки. Пусть там полежит, погреется, уляжется. Бедность – не порок.
– Да ты что! – восхитился Орлов и снова улегся на стол. – Вот это да! Бизнесменша. Предпринимательница. Бизнесвумен. Женщина-олигарх. Кого я вижу! И без охраны.
– Ну, пока еще не олигарх, но кто знает… – Я кокетливо вздернула голову, дескать, где наша не пропадала.
Вполне может быть, лет этак через пять и меня занесут в списки золотых людей России в качестве миллиардерши наравне с супругой Лужкова. Правда, я статью немного не вышла, бедра узковаты для элитного списка, но чем природа не шутит. Вдруг тощие и узкобедрые когда-нибудь тоже умудрятся внедриться на какое-нибудь сто тридцатое место. Мне лично достаточно и сто тридцать первого. Я могу и потесниться, пропустить вперед всех страждущих.
– Может, помощь нужна? – всполошился Орлов. – Вдруг кто обидит? Я приду на защиту. Смотри, какие у меня мускулы.
Орлов закатал рукава черной рубахи. Круглые шары двигались и подпрыгивали, будто их кто-то поджаривал изнутри.
– Нет, обойдусь. У меня у самой мускулы, качалась целых три года, видишь квадратики, моя гордость, – я вздернула рукой, дескать, можешь потрогать.
– Квадратики – хорошо. А ты зря отказываешься, наедут на тебя серьезные ребята, а крыши-то нет, они кинут тебя, обязательно кинут, опять в милицию побежишь, – сказал Орлов и раскатал рукава.
Опер быстро переключился, принял вдумчивый вид. Прищурился, поджал мокрые губки.
– Короче, твой «Пежо» стоит на платной стоянке. Пиши заяву, плати бабки и забирай машину. Срочно, а то проценты задушат и ты сама от машины откажешься. Дешевле будет новую купить.
– А кто его угнал? – спросила я, присаживаясь на стул, такой же колченогий, как в дежурной части.
– Да есть у нас одни ребята, мы их сначала отловили, потом отпустили и вот снова отловили. Сидят. – Орлов долго искал бумагу, наконец нашел чистый, но захватанный жирными и грязными пальцами бумажный лист, протянул мне.
Я не верила своим ушам. Можно смотреть сериалы, читать боевики, слушать анекдоты пародистов – все исчезает, весь флер, напевная романтика, когда вплотную сталкиваешься с реальностью. Настоящий майор, настоящий опер, настоящий угон и настоящий «Пежо», отдыхающий на платной стоянке уже в течение трех месяцев. У меня перехватило дыхание. От ужаса и восторга.
– Вообще-то ребята еще не признались, что это именно они твой кабриолет угнали. Они прятали
