— Куда вы пойдете?
— Попробую обойти окрестности. Метрах в пятистах по склону есть еще вышка. Правда, тепляк там разрушен, но заглянуть туда все же не мешает.
— Выходит, я вам в обузу?
Заварзин выгреб из полушубка горсть патронов; подавая девушке, теперь уже спокойно выдержал ее взгляд:
— Вы мне очень поможете, если сделаете так, как я прошу.
Потом сдернул рюкзак, положил на пол, сказал с усмешкой:
— А это как залог того, что я все же вернусь. Берегите, без него нам с вами может быть худо.
IV
Инна отыскала два приличных ящика. Один был пустой, а второй оказался наполовину с буровой чугунной дробью. Она вывалила на пол дробь, уже взявшуюся ржавчиной, попинала валенком, отчего носки сразу стали рыжими, составила ящики один на другой. Потом села, положила на колени ракетницу, взглянула на часы: было без четверти двенадцать. Значит, Заварзин должен вернуться в половине первого.
Засунув поглубже руки в рукава и прислонившись плечам к стене, она стала ждать. От стены пахло соляркой. Из квадратной дыры в потолке задувал мелкий игольчатый снег. Сквозняком его разносило по тепляку, он стлался в углах и по-над стенами тускло-белой отсвечивающей полосой. Снег лежал и на железной печурке, и это было особенно непривычно для глаза. Ветер басовито гудел в вышке, монотонно ударял по стене тросом.
Инна прижмурила ресницы, минуту посидела так и вдруг отчетливо поняла всю нелепость своего положения. Как же так получилось, что она, следователь районной прокуратуры, очутилась здесь, в этой промозглой заброшенной вышке, за много километров от жилья, а за стеной пурга, а на коленях у нее тяжелая, с толстым дулом ракетница, похожая на пистолет Кота Базилио из сказки о золотом ключике. И из этого пистолета ей, не дай бог, придется стрелять!
А если Заварзин не вернется? Ну может же случиться так, что он потеряет сюда дорогу. И никакие ракеты ему не помогут. Он, конечно, не заблудится, он выйдет к поселку, а потом, по тем же столбам, придет за ней. Но сколько ей суждено тогда здесь просидеть?
Удары троса стали глохнуть, а сквозь потолок внезапно пробился молочно-белый луч солнца. Он был совершенно непрозрачен, его можно было потрогать рукой. Инна встала, сделала несколько шагов — раздались выстрелы. Они звучали сухо, размеренно — не приближаясь и не удаляясь. «Меня ищут!» Ей показалось, что время давать Заварзину ракеты. Она взглянула на часы: да, время — и выбежала из теплякам Едва она зарядила ракетницу, как та выстрелила — сама собой. Она зарядила еще — снова неожиданный выстрел. На снегу оставались ржавые дырочки — патроны были начинены буровой дробью! Невдалеке ходил Заварзин, загадочно улыбался: «Вы же прекрасно знаете, что я ничего не могу вам гарантировать». Он был без шапки, на заросших щеках блестели ледяные иголки. Вся тесная поляна вокруг тепляка была изрыта его глубокими, дымящимися от поземки следами. Инна во все глаза смотрела на Заварзина. Он медленно подошел к ней и все с той же неопределенной улыбкой на губах вдруг толкнул ее в грудь. «Какой ужас!» — подумала Инна и открыла глаза.
В тепляке было по-прежнему сумрачно, за стеной царапался ветер, стучал тросом: холодно и неуютно пахло соляркой. Рядом сутулился Заварзин, шумно дыша, отряхивая с рукавов и воротника наросты снега. Пар от дыхания побелил ему брови и ресницы. Инна поспешно стала задирать рукав, было без нескольких минут два. На полу, возле ее ног, валялась ракетница…
Заварзин опустился на ящик и, вытянув ногу, морщась, долго вытаскивал из кармана платок.
— У вас, товарищ следователь, крепкие нервы, — сказал он и вытер тщательно лицо. — Искать с вами человека — одно удовольствие. По крайней мере, не соскучишься.
Кровь обожгла Инне щеки, она пробормотала:
— Простите, не помню, как это получилось… уснула…
— Вот я и говорю — не соскучишься! — бросил Заварзин. — Ваше счастье, что буран малость притих. А то бы долгонько вам пришлось тут спать.
Он засопел, принялся жадно, точно воду, тянуть тощую папироску.
V
Чем выше поднимались они по гольцу, тем меньше становилось под ногами снега и тем ровнее, упруже дул ветер. Снегопад прекратился. Волны белой поземки стлались над тундрово голой землей, свистели в дудках трав, в плоских, как флаги, пихточках. Под валенками хрустел мертвый мох, текла мелкая пластинчатая щебенка.
Потам они вошли в полосу стремительно летящего тумана: он был клочкаст, раздерган ветром и пах сыростью. Туман скоро пронесло, но они, кажется, заблудились. Так думала Инна, но ничего не спрашивали у Заварзина. Да он бы и не сказал ей. Она обратила внимание на то, как часто Заварзин стал останавливаться и смотреть под ноги. Раза два даже присаживался на корточки и рукавицей раскидывал щебенку, — после этого они заметно меняли направление. А когда перевалили вершину гольца и недалеко от их пути вырос монолитный горб скалы, утыканный кривыми березками, Заварзин свернул к скале и даже подсветил ее крутую щербатую стену фонариком.
Они проходили реденький, похожий на саженцы, пихтарник; из-под ног, вскинув фонтанчиком снег, с шумом вырвалась птица. Инна испуганно ойкнула. И тут же оправа, и слева, и впереди стала взрываться снежная целина, и стая пестрых птиц, фыркая крыльями, поднялась в воздух.
— Что это? — опросила Инна. — Какие птицы?
— Дрозды, — бросил Заварзин, не останавливаясь. — Пурга загнала.
«Вот камень», — подумала Инна, глядя ему в спину. А вслух спросила:
— Нам еще далеко?
— Что, устали?
— Да нет, почему же? — бодрым голосом сказала Инна, испытывая смертельное желание сесть прямо в снег, как эти дрозды.
— Храбритесь?..
«О, если бы случилось чудо, — думала Инна, с трудам перешагивая через колодины, оступаясь на податливых заледенелых кочках, — случилось бы чудо, и они нашли Санникова — выбившегося из сил, беспомощного, но живого и невредимого; нашли в последний момент и спасли бы его и вернулись с ним в поселок. О, если бы это случилось! Какими глазами смотрел бы на нее Заварзин? И куда бы подевались вся его самоуверенность, сознание собственной многоопытности, снисходительный тон по отношению к молодому следователю. Конечно, всякий понимает, работа в таких условиях не мед, поневоле огрубеешь, в чем-то отступишь, даже в каких-то высших человеческих качествах, и один раз (а то и не один!) обжегшись, станешь дуть на воду, и осторожность свою будешь выдавать за мудрость, — но кого это может в конечном счете обмануть!»
Становилось сумеречно. Внизу, куда они спустились, уже было почти темно. Лишь низкое небо впереди матово светлело, точно подсвеченное изнутри. Но вот снова полетел снег, небо погасло, зашипел в хвое ветер — и Инна поняла, что серьезное только начинается.
Под ногами глухо запереваливались камни. Даже сквозь валенки чувствовались их острые рваные грани. Осыпь тянулась бесконечно, слегка понижаясь, вихри плясали над ней, заравнивая каменное крошево рыхлой предательской белизной.
Заварзин вдруг так резко остановился, что Инна чуть не ткнулась в него лицом:
— Тихо! — сказал он. — Слышите?
