неврологическое обследование… Он согласился. Я снова накрыл живот ночной рубашкой и откинул одеяло с ног… Аномалий половых органов я не заметил. Рефлексы Бабинского, Гордона, Россолимо и Оппенгейма — отрицательные. Тест Ромберга я не проводил, так как больной лежал в постели… исходя из прежних данных, он, вероятно, также дал бы отрицательный результат. Потом я попросил Гитлера снять рубашку, что он и сделал с помощью моей и Линге. Мне бросилось в глаза, что кожа тела была белого цвета и очень сухая. Даже под мышками не было никаких следов потообразования. Рефлексы трицепса и предплечья были с обеих сторон хорошо выражены, спастические рефлексы верхних конечностей (Лери, Мейера и Вартенберга) — отрицательные. Адиадохокинез не наблюдался. Отсутствовали также прочие симптомы мозжечка. При проверке лицевого рефлекса путем постукивания по околоушной железе возникали легкие сокращения, как при феномене Хвостека. Рефлексы Кернига и Лазега были безусловно негативными, никаких признаков закрепощения шеи. Голова свободно поворачивалась во всех направлениях. В мускулатуре плеча наблюдалась некоторая ригидность при быстрых движениях, сгибаниях и разгибаниях руки… Гитлер следил за этимневрологическим обследованием с большим интересом и затем сказал мне: '… Если не считать излишней нервной возбудимости, то у меня совершенно здоровая нервная система, и я надеюсь, что скоро все пройдет. Спазмы кишечника уже стали меньше. Морелю вчера и позавчера с помощью клизмы из ромашки удалось вызвать стул, а после вас он сделает мне еще одну клизму… Мне в последние три дня почти не хотелось есть, так что кишечник у меня сейчас практически пустой'. Линге и я помогли Гитлеру надеть ночную рубашку. Потом Гитлер сказал: 'Давайте за разговорами не забывать о лечении. Взгляните еще раз на мой нос и давайте это кокаиновое зелье. Гортань у меня уже стала лучше, но я все еще хриплю'. Затем он лег, и я обработал 10-процентным раствором кокаина левую ноздрю. После этого я еще раз осмотрел уши и горло. Спустя несколько секунд Гитлер сказал: 'У меня теперь голова такая ясная, и я чувствую себя так хорошо, что скоро уже смогу встать. Я просто ослабел от спазмов в кишечнике и от того, что мало ем'. Еще через несколько секунд я заметил, что Гитлер закрыл глаза и порозовевшая перед этим кожа лица вновь стала бледной. Я взял его за руку, чтобы пощупать пульс, который был учащенным, слабого наполнения. Частота пульса составляла примерно 90, но он был, как мне показалось, значительно слабее обычного. Я спросил Гитлера, как он себя чувствует, но не получил ответа. Очевидно, наступил легкий обморок, и Гитлер меня не слышал. Линге направился к двери маленькой комнаты и начал стучать в нее… Должно быть, я оставался наедине с Гитлером всего несколько секунд, потому что, когда Линге вернулся, я все еще обрабатывал кокаином левую ноздрю… Вернувшись, Линге встал у торца кровати и спросил, долго ли мне еще осталось. Очнувшись от своих мыслей, я сказал: 'Сейчас закончу'. В этот момент лицо Гитлера стало еще бледнее, у него появились легкие судорожные сокращения лицевых мышц и он подтянул обе ноги. Когда Линге увидел это, он сказал: 'У фюрера опять спазм кишечника, оставьте его в покое. Сейчас ему надо спать'. Затем мы тихонько собрали инструменты и быстро вышли из спальни Гитлера».
После этого инцидента 1 октября физическое состояние Гитлера стало ухудшаться еще быстрее, чем прежде. Тот факт, что он вновь начал воспринимать шепот с расстояния шести метров, всего лишь облегчил общение с ним. В сентябре, к досаде Мореля, Гизинг и Брандт узнали о том, что Морель лечит его антигазовыми пилюлями, и сочли это опасным. После подробной беседы с Гизингом о методах лечения Мореля Гитлер принимает однозначное решение в пользу Мореля. Доктор Карл Брандт (приговоренный Гитлером в апреле 1945 г. к смертной казни) и его заместитель доктор Ганс Карл фон Хассельбах получают отставку, а Гизинга с 7 октября больше не вызывают к фюреру. Гитлер не хочет больше иметь дело с врачами, которые высказывают противоречащие друг другу мнения. По его желанию Гиммлер находит замену для Брандта и фон Хассельбаха. Он рекомендует фюреру доктора Людвига Штумпфеггера, способного, хитрого и рабски преданного ученика своего собственного врача Карла Гебхарда, которого некоторые из окружавших Гиммлера людей считают противным и бессовестным эгоистом, коррупционером и стяжателем. О чем думает Гиммлер, посылая Штумпфеггера по совету такого человека к фюреру в Восточную Пруссию, можно только догадываться. Возможно, он надеется найти в ученике своего склонного к интригам врача подходящий инструмент, чтобы вывести Гитлера из игры, когда это понадобится. Если это так, то он ошибается. Штумпфеггер, впервые прибыв 31 октября в ставку фюрера, моментально переходит на сторону Гитлера. Тот охотно ходит с ним на прогулки и даже оставляет его с собой, отправив 21 апреля 1945 г. Мореля в Берхтесгаден.
Гитлер еще ничего не знает о планах Гиммлера, но он слишком недоверчив и даже в таком состоянии не выпускает ситуации из-под контроля. Он пристально следит за тем, чтобы на фронтах ничего не происходило без его ведома и тем более против его воли. Его очевидное для каждого одряхление к концу 1944 г. вроде бы приостанавливается. 20 ноября он покидает Восточную Пруссию (навсегда). До 10 декабря его штаб-квартира располагается в Берлине, где он с 1935 по 1939 г. одерживал решающие победы. Затем он переезжает в резиденцию «Адлерхорст» в горах Таунус, которая была построена уже в 1939 г. 16 декабря начинается наступление в Арденнах, первоначальные успехи которого приносят ему удовлетворение и заставляют поверить, что он еще не «конченый человек». Когда доктор фон Айкен после четырехнедельного перерыва 30 декабря навещает его в «Адлерхорсте», его поражает состояние Гитлера. У Гитлера опять нормальная речь, он производит впечатление набравшегося сил и уверенного в себе человека. Он старается держаться прямо, но это удается ему с трудом. Спина у него неизлечимо больна, лицо сероватого оттенка. Он передвигается шаркающей походкой. Вся левая половина тела дрожит. Если онхочет сесть, кто-нибудь должен придвинуть ему стул. Сам он уже не в состоянии это сделать. У него болят глаза от яркого света. Свежим, бодрым и быстрым остается только его дух, хотя и здесь заметны признаки усталости. Замечательная память по-прежнему не подводит его. У него всегда наготове при первой же необходимости все цифры, даты, имена. Но разум уже лишен контроля и не так гибок. В таком состоянии от него трудно ждать каких-то значительных дел. «Выдающийся полководец» первой фазы войны, как охарактеризовал его генерал-фельдмаршал фон Рундштедт, превратился в «военного планировщика и архитектора второго сорта». Его внешний вид настолько отличается от образа Гитлера в 1939 г., что посетители, которые до этого встречались с ним в промежутке между 1937 и 1939 гг., приходят в ужас и с трудом узнают его. Даже доктор Гизинг, который лечил его до октября 1944 г., поражен. «Когда я смог увидеть лицо Гитлера (в середине февраля. — Прим. автора), я был удивлен произошедшими изменениями. Он показался мне постаревшим и еще более сутулым, чем прежде. Лицо у него было неизменно бледным, а под глазами были большие мешки. Речь у него была хотя и ясной, но очень тихой. Мне сразу же бросилась в глаза сильная дрожь левой руки, которая сразу же усиливалась, если рука не имела опоры. Поэтому Гитлер все время клал руку на стол или опирался ею на скамейку… У меня сложилось впечатление, что он был рассеян и не мог сосредоточиться. У него был абсолютно изможденный и отсутствующий вид. Руки у него тоже были очень бледными с синевой под ногтями». После этого состояние Гитлера быстро ухудшается. Пожилой офицер Генерального штаба, который впервые после длительного перерыва увиделся с ним 25 марта в бункере рейхсканцелярии, испугался его вида. «Прежде чем поехать в рейхсканцелярию, — писал он после 1945 г., — один из штабных офицеров сказал мне, чтобы я был готов увидеть в Гитлере не того человека, который был мне знаком по фотографиям, кинофильмам и прежним встречам, а изможденного старика. Действительность намного превзошла ожидания. Я до этого только дважды мельком видел Гитлера: во время торжественной церемонии у памятника погибшим в 1937 г. и на параде по случаю его дня рождения в 1939 г. Тогдашнего Гитлера невозможно было даже сравнить с той развалиной, которой меня представили 25.3.1945 г. и которая устало протянула мне слабую дрожащую руку… Его физическое состояние было ужасным. Он лишь медленно и с трудом смог дойти из жилых комнат бункера в залзаседаний, наклонив вперед верхнюю часть туловища и волоча ноги. Он постоянно терял равновесие. Если ему приходилось останавливаться на этом коротком пути в 20–30 метров, то он вынужден был либо садиться на одну из скамеек, которые специально были поставлены вдоль стен, либо держаться за своего собеседника… Глаза были налиты кровью. Хотя все предназначенные для него документы печатались на специальной «машинке для фюрера» с буквами втрое больше обычных, он мог читать их только в сильных очках. Из уголков рта постоянно капала слюна. Это была ужасающая и жалкая картина… В духовном отношении Гитлер был по сравнению с физическим состоянием значительно свежее. Правда, порой у него была заметна усталость, но он все еще часто демонстрировал свою достойную удивления память… Из множества сообщений, которые поступали к нему из самых разных источников и зачастую противоречили друг другу, он отбирал самое существенное, каким-то чутьем распознавал грозящие опасности и реагировал на них». Но и замечательная память начинает давать заметные сбои, чего офицер
