не мог заметить, так как недостаточно знал Гитлера и не имел представления о его первоначальных способностях. Гизинг уже в феврале отметил, что Гитлер многократно повторяет один и тот же вопрос, на который он уже получил ответ. Еще осенью 1944 г. такое было немыслимо. Начиная с февраля 1945 г. Гитлер действительно представляет собой развалину. Несмотря на свое известное всем болезненное упрямство, он уже допускает в своем присутствии возражения, чего прежде никогда не терпел или терпел лишь в особых случаях, да и то в ограниченных пределах. Так, например, 13 февраля 1945 г., за день-два до встречи с Гизингом, у него была двухчасовая дискуссия с Гудерианом, который описывает ее следующим образом: «Дрожащий всем телом человек с покрасневшими от злости щеками и поднятыми кулаками стоял передо мной весь в ярости, не контролируя себя. При каждой вспышке гнева Гитлер начинал ходить по краю ковра, затем останавливался вплотную передо мной и обрушивал на меня очередное обвинение. Голос его при этом срывался, глаза вылезали из орбит, а вены на висках вздувались». Гудериан продолжал настаивать на своем мнении, и тут Гитлер вдруг очень мило улыбнулся и попросил его: «Продолжайте, пожалуйста, свой доклад. Сегодня генерал выиграл сражение». Генеральный штаб незадолго до окончания войны «выиграл сражение» у своего больного верховного главнокомандующего и удовлетворился этим. Генрих Гиммлер, который никогда не отваживался выступить против фюрера с открытым забралом, пытается втихомолку придать новый поворот судьбе после того, как Гитлер унизил СС[295] и как один из врачей высказал ему свою озабоченность по поводу состояния Гитлера. В начале апреля Шелленберг навестил своего друга, директора психиатрической и неврологической университетской клиники «Шарите» Макса де Крини, который заявил ему, а впоследствии и Гиммлеру, что фюрер (которого де Крини никогда не лечил), очевидно, страдает от болезни Паркинсона. Это соответствует чисто теоретическим планам Гиммлера вынудить фюрера уйти в отставку при удобной возможности, арестовать или даже убить его. В это время он еще не готов к непосредственной реализации этих планов, но тем не менее соглашается на предложение де Крини передать Гитлеру через Штумпфеггера подготовленное де Крини лекарство. Однако влияние Гитлера пока еще оказывается сильнее. Штумпфегтер отказывается взять лекарство.
Гитлера не могут убить ни заговорщики, ни болезни, ни лекарства, ни образ жизни. Он остается в живых до того самого момента, когда спустя несколько дней оканчивает жизнь самоубийством.
21 апреля профессор Тео Морель покидает Берлин и своего «пациента А», который готовится к концу. Он и без аптечки Мореля располагает нужным запасом лекарств, чтобы продержаться последние дни. Он знает назначение медикаментов и их действие и принимает то, что считает нужным. Те, кто мог наблюдать за его поведением в последние дни и слышать его высказывания на совещаниях 23, 25 и 27 апреля 1945 г., которые по-прежнему протоколировались, может легко представить себе, что было причиной этих ирреальных, фантастических образов, в которые он верил. Изнеможение и эйфория, усталость и допинг быстро сменяют друг друга и явно свидетельствуют о зависимости Гитлера от искусственных стимуляторов, приготовленных ему Морелем. 22 апреля Ева Браун пишет своей подруге Герте Остермайр: «…Он потерял веру». А 23 апреля, когда обстановка становится еще безнадежнее: «Мне кажется, что сегодня он смотрит в будущее с большим оптимизмом, чем вчера».
Спустя два дня он совершает самоубийство. Утверждение Безыменского, сделанное им в 1968 г., что Гитлер отравился, недоказано. Морелю удалось пережить фюрера лишь ненадолго. Сбылось предсказание Гитлера, что жизнь его личного врача «ничего не будет стоить», если что-то случится с фюрером.
Когда посланник Пауль Шмидт (-Карелль) навещает его в лазарете американского лагеря для военнопленных в Дахау, он лежит парализованный, истерзанный и в глубокой депрессии на американской армейской койке, жалуется на сердце и с трудом рассказывает своему бывшему пациенту жалобным голосом о своей судьбе.[296] Весной 1948 г. он умирает в лазарете на озере Тегернзее, передав предварительно американским властям все свои бумаги: запротоколированные диагнозы, назначения, экспертизы и другие медицинские документы, переписку с коллегами, которые консультировали Гитлера, а также свои личные впечатления о знаменитом «пациенте А», чье физическое и психическое состояние он знал лучше, чем кто бы то ни было.
10 часов:
Гитлер (в ночной рубашке) берет со стула, стоящего у двери комнаты, утренние газеты, не очень важные телеграммы, предназначенные для него лично сообщения, доклады и т. д., положенные туда камердинером (с 1934 по 1939 г. это был Карл Вильгельм Краузе, с 1939 по 1945 г. — Хайнц Линге), снова ложится в постель и просматривает бумаги. Затем умывается, бреется (позднее, когда у него в результате болезни начали дрожать руки, его брил парикмахер) и одевается.
Около 11 часов:
Камердинер стучит в запертую дверь и говорит: «Доброе утро, мой фюрер. Пора!»
С 11 до 12 часов:
Гитлер звонком просит подать ему завтрак. В первые годы он обычно состоит из стакана молока и подсушенного ржаного хлеба, позднее из сладкой булочки, яблочного, мятного или ромашкового чая (при простудах с добавлением коньяка) и яблока. Иногда он просит подать себе сыра (обычно «Жерве»).
В 1944 — 45 гг. он съедает за завтраком много пирожных с шоколадом и кашу из замоченных в молоке овсяных хлопьев, натертого яблока, орехов, лимона и пророщенных зерен.
Адъютант приносит важнейшие сообщения и согласовывает с Гитлером расписание встреч и совещаний на день. В бункере рейхсканцелярии Гитлер около 8 часов (после завтрака и игры со щенком овчарки Вольфом) ложится спать. В 11 часов обычно объявляют воздушную тревогу, которая прерывает короткий сон.
В годы войны после 12 часов совещание с сотрудниками и советниками канцелярии, прием членов правительства и посетителей.
Между 14 и 17 часами:
Обед: фрукты, суп (не на мясном бульоне), бобы, морковь и другие овощи, картофель и обязательно салат (всегда с лимоном). Гитлер с удовольствием ест густой суп с бобами, горохом и чечевицей. Кроме того, он любит картошку в мундирах, которую он очищает и макает в масло. Если за обедом подают бифштекс, то Гитлер в угоду гостям ест «фальшивый» бифштекс, состоящий обычно из овощей. Внешне его обеденные блюда обычно напоминают блюда для гостей. Он ест то же, что подают и гостям, за исключением мяса. Начиная с 1941 г. он ест сардины в масле, но по-прежнему отвергает все блюда, приготовленные из мяса (за исключением фрикаделек из печени). Некоторое время он с удовольствием ест яйца с икрой, однако когда узнает цену на икру, запрещает подавать ее.
Гитлер охотно ест яичницу с пресным хлебом, который ему подают с обрезанной корочкой. Он ничего не имеет против того, чтобы несколько дней подряд есть клецки из пшеничной муки, но приготовленные по- разному (запеченные, жареные, вареные).
Между 20 и 24 часами:
Ужин: Гитлеру чаще всего подают вареные яйца, картошку в мундирах и творог.
После ужина Гитлер спит в течение часа (во время войны это не всегда было возможно). После Сталинграда он выпивает один-два стакана пива, так как полагает, что быстрее уснет. Однако впоследствии отказывается от пива, так как замечает, что начинает полнеть.
После «промежуточного» сна в довоенное время проходили «беседы у камина», во время войны — обсуждение обстановки, которое по мере продолжения войны затягивалось порой до рассвета, а нередко и до 6 часов утра и даже позже. В 1944 — 45 гг. (прежде всего в Берлине) он порой в 8 часов утра еще сидел со своими секретаршами, адъютантом Шаубом или личным врачом Морелем.
