Деревянные ложки.
— А по лавкам — «охотнички» в черных пиджаках и галстуках-бабочках, правда? Помню. Нелепо, хотя и красиво. Впрочем, насколько мне известно, шкуры там искусственные.
— Дожили! Возрождаем то, что давным-давно утратило смысл.
— А ты полагаешь, ваша ужасная рациональность всегда осмысленна?
— Что ты имеешь в виду?
— Например, хвост общего любимца лаборатории Мими. Почти натуральный мышиный цвет из дымчатого стекловолокна. И нулевая полезность…
— Кстати, нам не подали меню. Позвать официанта?
— Весьма кстати. Но мы не торопимся.
Из вазы посреди стола показалась горстка сине-розовых, сморщенных, каких-то озябших бутонов сирени и с мультипликационной быстротой распустилась на глазах — будто каждым соцветием выстреливали. Верх гостеприимства, возгонка цветов каждой паре. А вспомнишь, как заряжают букет, как подстерегают подходящий (с точки зрения невидимых наблюдателей!) момент, как лупят бедное растение токами или вспрыскивают химией — и снова становится неловко и тоскливо… Все автоматизировано, подогнано, подобрано. Поневоле коробит: мы ведь люди, не роботы!
Линка зарылась лицом в свежую влажную гроздь:
— В старину, говорят, цветок из пяти лепестков приносил счастье.
— Ну, при возгонке все цветы один в один отштампованы. Ты ведь знаешь…
— Лучше бы не знать. — Линка понюхала букет, сморщила носик и отодвинулась.
Ралль повел рукой по ребру столешницы. Линка повторила его движение на своей стороне. Руки встретились.
— Как хорошо, что, несмотря на прогресс, две линии по-прежнему пересекаются, — заметила 'Лина.
— Даже такие разные, — подхватил Ралль. — Моя сторона вогнутая — словно мир молча замыкается вокруг. Зато твоя выпуклая, открытая — ты ведь сама излучаешь!
— Раньше девушкам говорили: «Ты мое солнышко!» Нынче — «Ты моя выпуклая!» И все равно жить интересно, правда?
Ралль лихо крутнул пальцем по извиву столешницы.
— Гиперболическая бесконечность. Похожая на ту взаимную разомкнутость, которая была до нашей встречи и наступит после…
— Как ты умеешь все запутать и утопить в словах! Почему бы не сказать проще: «Давай расстанемся»? Не прибегая к иносказаниям?
— Я же совсем не об этом, я о третьей лишней стороне. Необходимое заставляет думать о сиюминутном, лишнее — о перспективе, замечаешь? Толчок новым мыслям…
— Меня иногда тошнит от вашей беспрерывной оригинальности. Ни словечка попросту, все с шарадой да с заумью… Оставьте хоть что-нибудь роботам: посмотри, куда вы их загнали! — Лина кивнула в сторону кухни.
Повинуясь ее кивку, приблизился официант, склонился с блокнотиком в руках.
— Нет-нет, мы уходим. Спасибо.
Лина шумно поднялась. Робот галантно отодвинул стул.
У него даже пальцы белеют, подумал Ралль. Может, неправда, что они — автоматы?
— Не провожай меня, — бросила Лина в сердцах.
В тот день он впервые почувствовал собственное сердце…
Из воспоминаний Ралль вынырнул так же неожиданно, как и окунулся в них. В уши впился противоестественно, вызывающе ровный Линкин голосок:
— …так искусно боролись против эгоизма, что проморгали незащищенность человека перед обществом. Раньше боялись вторжения в личность, подавления ее другой, более сильной. Естественной защитной реакцией каждого был собственный эгоизм. Теперь прятаться не от кого. Мы все нараспашку. И общество постепенно размывает личность…
Ралль не сразу включился и наудачу возразил:
— Психологи ничего подобного не замечают.
— А что вы замечаете? Глобальные проблемы? Взгляни на своих бородатых друзей. Им все дано. И все дозволено. А им скучно, их ничто по-настоящему не волнует. Возрастом, понимаешь, не вышли…
Ралль обернулся. На краешке подоконника, свесив ноги на улицу, сидела розовая после игры Маргарита и независимо раскачивала гермесками.
— Лина! — предостерегающе произнес Ралль.
— Что «Лина»?! Боишься, услышат? Пусть слышат. Я при ком угодно повторю: вы невзрослеющие вундеркинды! Ума хватает, а куда применить — не придумали. Способности обогнали возможности. Вы даже на женщин смотрите с детской непосредственностью. Как-то пришлось влепить пощечину твоему шефу, и он искренне удивился: почему тебе позволено, а ему нет?
— Подумаешь, недотрога! — Маргарита дернула круглым плечом. — Уж и пошутить нельзя.
— Нам с младенчества вбивали в голову уважение к женщине, — не обратив на нее внимания, продолжала Линка. — Этакое благодушное абстрактное уважение к женщине вообще. Но я-то не вообще, я конкретная.
— При чем тут ты? — Ралль поежился. Медленная тоска знакомо заливала грудь.
— Вот именно. Тоже мне, предмет беспокойства — одно человеческое настроение! Да еще в свете наших достижений! — Лина говорила почти без выражения — на одной взвинченной, повышенной громкости ноте.
Чтобы сменить тему, Ралль подошел к пульту, ткнул наугад клавишу «Развлечения». «Резвая Маня» откашлялась и голосом Эдика Слуцкого продекламировала:
— Старинная народная задачка с логическими вариациями и промежуточным ответом. Внимание:
Где-то что-то щелкнуло. «Маня» выдала первый вариант:
— Поскольку «Пэ» за границей, «Ку» в больнице, а кто-то все же кукует, следует предположить, что действие происходит в лесу. На опустевший сук уселась кукушка.
Голос Эдика с трудом перекрыл хохот:
— Браво, «Маня». Другого от тебя и не ждали. Ваша очередь, «маэстры»!
— Абсолютно ясно: никто не остался.
— Маргарита, зачем пилить сук…
— Не продолжай! — вскричал Янис. — На суку сидели трое: «Пэ», «И», «Ку», верно? Значит, остался «И».
— Милый друг, детективы определенно идут тебе на пользу. Совсем чуть-чуть не угадал.
— Повеселились? — загремел Ростик. — Сейчас я вас всех примирю. «Ку» остался. Ведь он только чихнул, а в больницу лег «И». Примитивный вариант…
— Безупречная дедукция, шеф. Нет слов!
— Ку-ку! — завершила спор «Маня». Ралль надеялся, что Лина хотя бы улыбнется. Но она слушала равнодушно. А может, и не слушала.
