Конечно, пустяки, но степень их привязанности к Яну превышала меру даже тесной братской любви. И называли Янека не по имени и не по отчеству, что было бы приемлемым для дальних родственных связей, а обращались коротко и емко: «Хозяин». Это была не единственная странность.
Занятия многих членов семьи лежали вне дома, что было нормально и естественно. В то же время Фома, человек неординарный и изрядно образованный, имел какие-то странные занятия в подвале за глухой железной дверью. Тата позже объяснила, что этот странноватый, но, в общем, благодушный человечек – дипломированный химик и к тому же талантливый, и в бункере под домом у него лаборатория. Но трудился в этой подпольной лаборатории Фома исключительно один и, судя по всему, никаких связей с ученым миром не имел. По крайней мере к нему никто не приходил и сам Фома большого дома не покидал. Так что о непосредственном общении с коллегами-химиками речи не было. Маша же, последний год вращаясь в атмосфере академической, научную работу, практическую или теоретическую, представляла себе несколько иначе. Вряд ли кто-то в наши дни, по ее твердому убеждению, может серьезно заниматься серьезными же исследованиями в одиночку. Наука есть дело коллективное. Фома же представлял собой полную автономию, разве если только не занимался чем-то совершенно противозаконным. Но чем? Изготовлением наркотиков? Маша отвергла эту мысль, как совершенно нелепую. Во-первых, для крупномасштабного производства такого рода усилий одного человека явно недостаточно, а во-вторых, нужно какое-никакое, но сырье. Однако никто из домашних или посторонних Фоме ничего похожего не приносил, а из его лаборатории ничего не выносилось. Фома копался в своем подвале в гордом и полном одиночестве, и результат его трудов для Маши был неведом, если он, то есть результат, вообще был. В конце концов Машенька стала считать этого безобидного, разговорчивого пухлячка законченным горе-неудачником, в пику коллегам колдующим над ретортами рецепт эликсира бессмертия, вечного родственника вечного двигателя, в надежде когда-нибудь удивить мир. А добрый дядя Ян из родственного сочувствия оплачивает его изыскания, благо есть чем.
Не меньшее недоумение вызывала и Ирена. Причем недоумение это было двоякого рода. То, что эта уверенная и полностью самостоятельная дама проживает по большей части где-то в городе, как раз казалось Маше абсолютно в порядке вещей. Но другие члены семьи, похоже, придерживались совсем другого мнения. Хотя зачем Мише, преуспевающему адвокату и к тому же женатому, держаться упорно за дядюшкину юбку или, точнее, брюки, было непонятно. Однако ни его семья, ни Максим с Сашком и в мыслях не имели разъехаться и зажить своим домом. Ладно еще Фома и его жена, которые без поддержки Янека, возможно, просто пропали бы! Или холостой Стас, не говоря уже о Тате, которым удобно проживать в благоустроенном и богатом доме. Но зачем это нужно остальным, было для Машеньки неразрешимой загадкой.
Из редких замечаний Риты, Мишиной жены, с которой у Машеньки возникла приятная и необременительная дружба, выходило, что раньше Ирена также проживала вместе со всеми в большом доме и даже имела собственное крыло на втором этаже. О причинах ее переезда Рита решительно умалчивала, а у Маши недоставало нахальства для напористых расспросов. Кроме Риты, и вовсе никто в доме не желал затрагивать тему Ирены. А Тата, та просто невежливо обрывала робкое Машино любопытство репликами вроде: «Оно тебе надо?» или «Не тронь дерьмо – вонять не будет!» Лера по этому поводу и вовсе молчала и делала вид, что не слышит, так что обсуждать Ирену с ней было бесполезно. Хотя именно Лера недолюбливала энергичную свою родственницу совершенно открыто, возможно, в силу диаметральной противоположности их характеров. Но может, как раз неприязнь и вызванная ею предвзятость мешали Лере высказываться в адрес Ирены. Можно было, конечно, о прошлом существовании Ирены в большом доме и ее отъезде спросить непосредственно у Янека, но Машеньке отчего-то именно этого вопроса своему любимому задавать не хотелось. Нежелание было инстинктивным и безотчетным. В каком-нибудь ином случае Маша могла бы предположить существование между Иреной и хозяином дома прошлой любовной интрижки, ведь были же у ее Янека какие-то привязанности до Машиного появления. Но Ирена тоже была близким его родственником, то ли двоюродной сестрой, то ли сводной. А такого святотатственного и противоестественного союза со стороны Янека Маша не могла и вообразить. Одно было ясно: Ирена своим переездом недовольна и считает Машу отчасти в этом виновной.
Внешне, однако, все выглядело радужно и благопристойно. В каждый очередной свой приезд Ирена, а наведывалась она в большой дом как минимум раз в неделю, иногда оставаясь и на ночь, почти что и не отходила от Машеньки. Расспрашивала о жизни, давала подробные и не очень нужные Машеньке советы по поводу одежды и магазинов, и все это почти что с подобострастной, угодливо-заискивающей улыбкой. Шпилек и колкостей в Машин адрес она не допускала, поэтому отшить ее было бы невежливо. Иногда Ирена демонстративно и подолгу смотрела на Машу с напускным сочувствием, но причину объяснять отказывалась, только нарочито глубоко вздыхала. Если поблизости случался Миша, то он отгонял Ирену прочь от Машеньки, причем бывал при этом груб и лапидарен. Но Ирена никогда на него не обижалась, только разводила руками, словно говорила Маше: «Вот видишь, как со мной обращаются? И за что?» Тогда Маше становилось ее жаль и стыдно за Мишу, хотя Ирена чем дальше, тем больше становилась ей неприятна.
Все случилось за неделю до свадьбы. В дом уже несколько дней как полноправной хозяйкой въехала предвещающая праздник суета, поднятая в основном женской половиной населения. Втянулся в хлопоты и Фома, как советчик и независимый эксперт. Советы он давал на удивление толковые и потому чаще всего дамами отвергаемые. Тата колдовала над меню, доводя до белого каления приглашенных поваров, пытавшихся как-то обуздать ее застольную фантазию и доказывавших, что рагу из крокодила хоть и экзотично, но все же уступает по вкусовым качествам правильно приготовленному молочному поросенку. В конце концов кулинарным чародеям удавалось ее убедить, но тут Тата переходила к следующему блюду, и песня начиналась сначала. Рита тем временем доставала флегматичного старичка садовника и двух подсобных работяг, нанятых ему в помощь для обустройства двора, даже Сашка подключила, заставила выбирать цвета для тентов и рисовать на бумажке расположение гирлянд. Единственно спокойными в эти суматошные дни оставались сами будущие новобрачные. И немудрено. Ведь для них грядущее свадебное торжество имело совсем другой смысл. Хотя и для каждого свой.
Ян, понимая, что в такое время запросто от домочадцев и их забот отмахнуться не сможет, спасался бегством вместе с Мишей, пребывая главным образом в городской конторе. Иначе никак нельзя было отделаться от Леры, которой казалось, что парадный черный костюм все как-то не так на нем сидит, а из дюжины галстуков ни один не подходит по цвету. Как разумную альтернативу, Ян предложил ей выбрать галстук того же цвета, что и костюм, на что Лера, в силу природной своей уравновешенности, резких слов, конечно, не сказала, но вся гамма чувств в этот момент однозначно отобразилась на ее личике. Маша в отличие от Янека возможности потихоньку смыться не имела, поскольку по жаркому июльскому времени уже и экзамены остались в прошлом. А потому каждый день, начиная с раннего утра, ее дергали и тормошили, то заставляя в сотый раз примерять платье, заказанное не где-нибудь, а у самого Юдашкина, то требуя ее немедленного мнения по поводу букета, торта и цвета лимузина.
И разумеется, Ирена не пожелала оставаться в стороне. Она приезжала из города каждый божий день, привозила с собой визажиста или парикмахера, коробки духов и ворох модных журналов. Вообще вела себя как задушевная и ближайшая подружка невесты. Маша ее безропотно терпела, считая непорядочным высказывать неприязнь в ответ на столь нешуточные хлопоты. К тому же Машеньке определенно казалось, что Ирена хочет сказать ей что-то очень важное и что она это вот-вот скажет.
До свадьбы, как и было упомянуто ранее, оставалась ровно неделя. Была суббота, а значит, все домашние собрались в большом доме. Не потому, что, подобно иудеям, почитали этот день, а просто такой обычай существовал в семье по выходным. Конечно же, приехала и Ирена. К Машеньке она особенно не липла, намеков и больших глаз не делала, может, угомонилась, а может, и побаивалась присутствия в доме Миши.
Около полуночи родственники хозяина стали расходиться на покой, и Машенька, уставшая за день, последовала их примеру. Янек проводил ее до спальни, подождал, пока Маша выйдет из ванной и уляжется, но сам ложиться не стал. Только крепко поцеловал и сказал, что должен еще поработать с Максом и Мишей. Маша нисколько не удивилась, такое периодически случалось и раньше, видимо, ночные совещания давали единственную возможность спокойно обсудить дела без суеты и посторонних ушей. Ее только всегда забавляло то обстоятельство, что, уходя по ночам, Янек всегда запирал за собой дверь спальни на ключ. Не столь уж великое она сокровище, чтобы ревностно опасаться за его сохранность. Хотя, возможно, Янек
