И смех этот Ласковину почему-то не понравился. — А есть у вас право вопросы мне задавать?
— Не отвечай, неволить не будем, — сказал отец Егорий.
— Да ладно. — Хозяйка махнула рукой. — Не вы первые. Отвечу. Раз уж такие симпатичные ко мне пожаловали! Людям я помогаю. Кого — от болезни, кого — от жизни нерадостной лечу. Порчу снимаю, учу, как здоровье укрепить. Только вам, вижу, ни здоровья, ни доброты не требуется!
— На здоровье пока не жалуемся, — сказал Игорь Саввич. — От порчи же нас Бог защитит да святые праведники. А вот доброта, она всем нужна, какая — вот в чем вопрос?
Но говорил он мягко, спокойно, принявши решение не обижать женщину, пока не обличил ее Бог в сатанинском служении.
— Могу вам судьбу открыть, — лукаво предложила Антонина. — Какую пожелаете: прошлую, будущую…
— Судьбу узнавать — Бога гневить, — все еще добродушно возразил Игорь Саввич. — Не нужно нам это.
— Вам-то, может, и не нужно, а вот Андрею Александровичу очень может пригодиться. И не столько будущую, сколько прошлую. Интересное у него прош-лое, батюшка, ой интересное!
— Не искушай! — буркнул отец Егорий, сразу позабыв о своем намерении держаться по-доброму, когда ведьма, как ему показалось, «нацелилась» на Андрея. — Ходят слухи, ты колдовством занимаешься? Зелье приворотное, прочее непотребство!
— Законом не воспрещается! — отрезала Антонина. — А от моих зелий еще никто не пострадал!
— Как знать!
— А ты спроси! — сердито, но не повышая голоса ответила женщина.
— А там у тебя что? — Отец Егорий мотнул головой в сторону запертой двери. — Алтарь сатанинский?
Лицо женщины окаменело.
— Спальня у меня там, — ответила она после паузы. — Спальня! Желаешь взглянуть?
Прежде чем отец Егорий успел ответить, она поднялась и распахнула указанную дверь.
В проеме видна была широкая кровать, застеленная пледом, лампа у изголовья. Ничего неприличного, а все-таки и у отца Егория, и у Андрея появилось ощущение неприличия. Словно под юбку хозяйке заглянули. Правда, к чувству этому оба отнеслись по-разному.
— Вот что, гости дорогие, — все тем же негромким и злым голосом проговорила хозяйка. — Раз дела у вас ко мне нет — прошу на выход!
Отец Егорий поднялся. Андрей видел, что он сердит, но не находит повода излить свой гнев.
«Значит, не нашего поля дичь», — подумал Ласковин.
Мысль, что против этой женщины у них ничего нет, была приятна.
— Сколько мы должны за визит? — грубо спросил Игорь Саввич. Отомстил.
— А я денег не беру! — отрезала Антонина. — Ни у кого не беру. Что подарят — возьму. Да только не у тебя. Злой ты, Игорь Саввич! И деньги твои злые!
Отец Егорий ничего не ответил, вышел в прихожую.
— А мои? — спросил негромко Ласковин. — Тоже злые?
Это было не совсем честно по отношению к отцу Егорию, но нельзя же так, по-свински!
Антонина бросила на него испытующий взгляд, поняла, что шутит, и лицом немного смягчилась.
— Спасибо, — поблагодарил Ласковин. — Блины вкусные. Очень.
— Не сердитесь, Андрей Александрович, что я вас выставила, — шепотом сказала Антонина. — Друг ваш очень меня рассердил. Будет время — заглядывайте. Прошлое у вас и впрямь интересное. Многое узнаете.
— Да я и так его знаю, — улыбнулся Андрей.
— Ой не знаете, — лукаво отозвалась женщина. — Разве — самым краешком. Это ведь не то прошлое, что после рождения, а то прошлое, что — до! Заглядывайте, Андрей! Зимой я обычно дома. — И подтолкнула его в коридор, не дав возможности ответить.
— Ну как? — на всякий случай спросил Ласковин, когда они спускались по лестнице. — Чисто?
— Бог знает, — неопределенно ответил отец Егорий. — Будет время — откроется. Может, еще разок наведаемся.
— Я не против, — сказал Ласковин. — Готовит она хорошо! — И засмеялся.
Они вышли из подъезда, и обрадованный ветер взвил вокруг них карусель колючих льдинок.
— Надо было Петю взять, — сказал Ласковин. — А то что он голодный сидит?
— Нечего его в наши дела мешать! — отрезал отец Егорий.
— Ну а теперь, когда вы ее проверили? — поддразнил Андрей. — Блины там еще остались!
— А ты ему предложи! — усмехнулся Игорь Саввич. — Только как бы тебе самому машину назад вести не пришлось: женщина одинокая, народ вы слабый, грешный…
— Нет уж! — сказал Ласковин. — Дома поест.
В такую погоду я предпочитаю на заднем сиденье спать!
— Все-таки я к священнику здешнему наведаюсь, — сказал отец Егорий. — Завтра.
Но завтра съездить во Всеволожск ему не пришлось. Когда они вернулись, Степаныч заявил, что на завтра назначен очередной банкир-благотворитель. Днем. А вечером, как обычно, нравственная беседа с членами общины.
— А сам с банкиром не можешь? — спросил недовольный отец Егорий. И Смушко, в двадцатый, наверное, раз, терпеливо объяснил. В нем, в Григории Степановиче, банкир видит такого же бизнесмена, как он сам. Иное дело — отец Егорий. А деньги нужны. Как раз есть возможность купить шведскую экспресс- лабораторию…
— А сам, сам что — не можешь оплатить? — ворчал недовольный Потмаков.
— Могу, — соглашался Степаныч. — Но не все.
А когда в деле много солидных людей, само дело становится солидней. Да и о душах их следует побеспокоиться! Пусть жертвуют на благое дело!
Глава тринадцатая
На следующее утро Ласковин, предоставленный самому себе, проспал до девяти. Разбудило его солн-це. Спустившись вниз, он в плавках выскочил во двор и, подражая отцу Егорию, нырнул в сугроб. Но сразу же вскочил и понесся по снегу, высоко задирая колени. Подошвы жгло как огнем. Охранник из пристройки помахал рукой, показал на небо: долго спишь!
Побрившись, Андрей отправился завтракать. Столовая, построенная метрах в тридцати позади дома, открывалась в одиннадцать, но Андрея, разумеется, накормили. Женщины-повара строили ему глазки, однако явно поухаживать за «симпатичным молодым человеком» не решались (как же, правая рука батюшки!). Для Степаныча этот «интерес» был неисчерпаемой темой для шуток. Но — корректных. Пошлостей отец Егорий не любил: услышав, громовержествовал долго и свирепо.
Поварих, кстати, пытался заменить монашенками, но не вышло. Все осталось по-прежнему, и Ласковин мог рассчитывать на обед-завтрак-ужин в любое время суток. Впрочем, если кто-то из «приписанных» к столовой детишек приходил в неурочное время, за порогом его не держали, но выдавали, как правило, «сухим пайком». Всего за столовой числилось двести восемнадцать человек. И каждого кандидата Степаныч с отцом Егорием отбирали лично: лучше с толком помочь одному, чем без толку — троим.
Поев, Ласковин вернулся в дом, убедился, что никаких поручений ему не оставлено, и решил съездить на Комсомола, в зал.
— Андрюха! Блин! Душа пропащая!
— Митяй!
Ласковин не успел надеть вторую борцовку, как оказался в полуметре от пола.
— Отпусти меня, медведь гималайский! — потребовал он, пытаясь отделиться от могучей Митяевой
