Он стоял посреди гостиной, такой высокий, что потолок комнаты казался ниже, чем на самом деле.
— Бога спрашиваю, — сказал после паузы тихо. — Смиренно вопрошаю и жду. И Бог, если удостоит, — отвечает.
— Словами? — спросил заинтригованный и несколько благоговеющий Ласковин.
— Нет. Пониманием. Вижу: иная душа будто червем изъедена. А иной… как бы и вовсе нет. Вот такой-то и предался диаволу. А ты к чему спросил?
— Из любопытства, — ответил Андрей. — Отец Егорий, вы отца Серафима давно знаете?
— Давно. Что, не понравился?
— Нет! — решительно ответил Андрей.
— А ты ему — да! — усмехнулся Потмаков. Андрей пожал плечами.
— Он нам приглашения привез, — сказал Потмаков. — В Мраморный дворец, на прием.
— Зачем? — удивился Ласковин.
— Чтобы на Пашерова могли поглядеть. Говорит, будет он там.
— Сегодня пятница, — сказал Андрей. — Значит, до вторника ничего не предпринимать?
— А что ты можешь предпринять? — осведомился Игорь Саввич.
Андрей еще раз пожал плечами.
— Завтра утром, — сказал отец Егорий, — будет у нас разговор.
— О чем?
— О тебе! — Игорь Саввич взглянул строго. — Попрошу у Бога вразумления, чтобы указал, как тебе грех с души снять. Время ныне для искупления хорошее — Великий пост. Но уж и согрешил ты… — Отец Егорий покачал головой.
— Что скажете — то и сделаю, — ответил Андрей. Для него Антонина и все, что с ней связано, уже отодвинулось в прошлое. Сегодняшним стала Наташа.
«Напои меня полынью…»
— Скажу… — Отец Егорий пропустил сквозь пальцы веер бороды. — Почивать пора. Только давай сперва помолимся. Вместе.
За окном завыла собака. Не их, чужая.
«Завтра — новолуние», — неизвестно к чему вспомнил Андрей.
Спустя полчаса, уже лежа в постели, он подумал о Наташе, и тут же холодком шевельнулось в груди. «Почему? За что?»
В бескорыстную щедрость судьбы Ласковин не верил. Если двое встретились, значит, они нужны друг другу. Судьба практична. Зачем он, Ласковин, нужен такой девушке? Почему они встретились сегодня (вернее, уже вчера), а не полгода назад, когда Андрей был свободен и беззаботен? Почему — не через полгода, когда, может быть, он снова будет свободен?
Вспомнилось сказанное отцом Егорием: «Уж и согрешил ты…» За что?
Он уже засыпал, когда из тревожных мыслей образов вынырнуло бородатое лицо «двойника». Вынырнуло, усмехнулось: «Ты, владыка, и не знаешь? Оберег…» — И кануло, не договорив.
Наступила ночь.
Глава восемнадцатая
— Когда-то я хотела стать врачом, — сказала Наташа, глядя на мрачноватые стены больницы, мимо которых они шли. — Даже в Первом меде отучилась почти три года…
— И что? — спросил Ласковин.
— Ушла. Лечить почти невозможно, а смотреть, как умирают…
— Ну, некоторых лечат! — возразил Ласковин, вспомнив Гудимова-младшего.
Выписался паренек в относительном порядке, не инвалид, а вполне дееспособный молодой человек. Но была ли в этом заслуга лечащих врачей или Вячеслава Михайловича Зимородинского?
— Не всегда, — согласилась Наташа. — И не всех, вот что обидно! Кому-то ты становишься доброй, а кому-то — злой. А злой быть не хочется!
Она встряхнула головой, и белые «уши» ее шапочки разлетелись в стороны.
— Как поработалось? — спросил Ласковин, имея в виду тренировку.
— Нормально.
Они остановились, пережидая поток машин, потом перешли на другую сторону и направились к троллейбусной остановке. Ласковин предпочел бы взять мотор, но Наташа сказала «Не нужно», и он не стал спорить.
— А твои танцы? — Андрей в первый раз задал вопрос о Наташиной профессии. — Тоже что-то лечебное?
— Вовсе нет! — Девушка засмеялась. — Я просто учу танцевать, двигаться… У меня две группы, по шесть часов в неделю.
— И кто у тебя занимается?
— Люди. Просто люди, женщины в основном. — И тронув Андрея за рукав: — Троллейбус!
— Наташа, — спросил Ласковин, — зачем тебе каратэ?
— Что?
В глазах у девушки что-то мелькнуло, что-то, от чего Ласковин сразу насторожился.
«Не хочется быть злой!» — вспомнил он.
— Мне интересно, — не глядя на Андрея, сказала Наташа. — Похоже на танец, только по- другому.
«Не хочется быть злой!» Так, так…
Ласковин вдруг обнаружил, что молодой парень справа от Наташи как-то чересчур нахально ее разглядывает.
— Прошу прощения, — сказал Андрей, раздвигая человеческое тесто и проталкивая Наташу к заднему стеклу троллейбуса. Теперь девушка была отгорожена им от прочих пассажиров.
— Интересно? — произнес он с иронией. — И только?
— Иногда нужно уметь себя защитить! — В голосе ее была необычная холодность.
Ласковин чувствовал ее отчуждение, но останавливаться не собирался. Это было не в его правилах. Все, что связано с каратэ, — его территория.
— От кого же ты собираешься защищаться?
Превосходство столь явно слышалось в его голосе, что Наташа попыталась отодвинуться назад (пустое, спина ее была и так прижата к поручню) и стряхнуть руку Ласковина, сжимавшую ее локоть.
Андрей тут же отпустил ее.
«Обидел! — подумал он с раскаянием. — Идиот!»
— Извини, — проговорил он вслух, — просто, если тебя кто-то обижает, нечестно скрывать это от меня только потому, что мы недавно познакомились. Дай мне шанс, ладно? — Он улыбнулся обезоруживающе, и Наташа не сумела удержать ответной улыбки.
«Не смей, — сказала она себе. — Ты и так подпустила его слишком близко!»
Но больше всего ей хотелось ткнуться носом ему в шею, под расстегнутый ворот куртки, и спрятаться там. Пусть он укроет ее и защитит от страшного…
— Ты меня ничем не обяжешь! — продолжал Андрей. — Напротив, мне будет очень приятно тебе помочь! Ужасно приятно!
— Не уверена, — сказала Наташа, собрав всю свою волю, чтобы голос стал твердым… — Выходим, Андрей. Это Пестеля.
Они выбрались из троллейбуса и в молчании двинулись к Наташиному дому. Каждый думал о своем. Наташа — о тех, кто ее преследовал, Андрей — о разговоре, который был у него сегодня утром с отцом Егорием.
