– Нет, пускай пока полежит. – Сознание и чувства возвращались к Наташе медленно. По частям. Сначала – боль. Потом – холод. Потом – слух. Чужие голоса звучали то громче, то тише. Как будто какой-то сумасшедший двигал вверх-вниз регулятор громкости. Холод и боль странным образом уравновешивали друг друга.
Издалека донесся бой напольных часов. «Я – дома,– подумала Наташа.– Что произошло?» Глаза открывать не хотелось. Не хотелось двигаться. Пусть эти люди, которые пришли к ней домой, позаботятся о ней. Или уйдут.
Наташа обнаружила, что не может пошевелить руками. Куда делись ее руки? Она их даже не чувствовала.
Наташа испугалась. И открыла глаза. Женское лицо нависало над ней. Неприятное лицо. И знакомое.
– Точно,– сказала Лариса.– Очухалась, сучка. Жорик, посади ее на стул. Что, мне так и стоять раком?
– Ну, я бы лучше эту куколку раком поставил,– отозвался Жорик.– Такая попочка!
– Успеешь. Мало она тебе по яйцам врезала?
– Ничего. Мои яйца – крепкие!
Мужчина с маленькими светлыми усиками подхватил Наташу под мышки и без особого труда усадил на стул лицом к темному окну.
В нем, как в зеркале, Наташа увидела себя. И свои руки. Они были связаны за головой, локоть к локтю.
Мокрая одежда прилипла к телу. Холодный компресс. Наташа осознала, что ее бьет дрожь. И вспомнила, что произошло. И вспомнила женщину. Это она пыталась зарезать ее две недели назад.
– Почему? – спросила Наташа.– За что вы меня мучаете?
Женщина шагнула к ней, схватила за волосы, запрокинула Наташину голову.
– Разве? – осведомилась она.– Нет, мы тебя не мучаем. Но скоро начнем, сучка!
– Она спрашивает – за что? – Лариса повернулась к Жорику.– Один мужик – можно сказать, без руки, второй – пожизненный инвалид, ни ходить, ни трахаться не может. А третий даже и не говорит. Только смотрит. Ты врубаешься, Жорик, только смотрит! И плачет! Мой Антон только смотрит и плачет! А эта сука спрашивает – за что?
– Но я не виновата… – прошептала Наташа.
– Заткнись! Я думала – поправится,– продолжала она, обращаясь к Жорику.– А вчера лепила сказал: с концами. Таким и будет мой Тошка, пока не помрет. Раньше я думала – убью ее, суку. А теперь – ни хрена. Теперь она у меня будет смотреть и плакать. И хахаль твой сучий,– Лариса свирепо дернула Наташу за волосы,– будет на тебя любоваться!
– Ты что же, спину ей поломаешь? – с беспокойством спросил Жорик.
– Ты поломаешь!
Жорику эта идея пришлась не по вкусу.
– Я этого не умею,– решительно заявил он.– Я могу руку сломать или, там, почки отбить, ну обычно, а хребет – не могу. Не умею.
– Я умею,– неожиданно вмешался Гвоздь, все это время копавшийся в Наташином шкафу.– Еще три сотни, Лариска, и порядок.
– Мудак,– сердито сказал Жорик.– Она ж откинется сразу.
– Не откинется,– уверенно ответил Гвоздь.– Я на зоне два раза ломал. Ништяк. Три сотни зеленых, Лариска,– будет как пенек с глазками.
Наташе как-то не верилось, что говорят о ней. И не верилось в то, о чем они говорят. У того мужчины, что постарше, был такой спокойный незлой голос…
– Пять сотен,– сказала Лариса.– Только сделай как надо!
– Мне палка нужна,– сказал Гвоздь.– Ну, швабра там или типа этого, Жорик, поищи.
– Сам ищи,– буркнул мужчина с усиками.– Я те не раб. Лариса, давай я ей лучше ногу сломаю.
– Не надо,– проговорила Наташа, которая наконец начала осознавать, что ее ждет.– Пожалуйста, не надо… Я не смогу танцевать…
– Танцевать? – Женщина остервенело рванула ее волосы.– Ты, сучка, есть сама не сможешь! Поняла?
– Херовая твоя идея, Лариса,– мрачно заявил Жорик.
– Ты капусту взял? – усмехнулся Гвоздь.– Взял. И не кизди.
– Ты, козел! – Жорик мгновенно развернулся к напарнику.– Я тебя урою, бля, ты понял, нет?
Гвоздь не особо испугался, но замолчал. Сейчас ему разборки не с руки. А потом припомнит.
– Хорош вам,– вмешалась Лариса.– Нравится она тебе, Жорик, да? Вижу, нравится. Давай трахни ее. Хочешь ее трахнуть? Гляди сюда! – Она задрала Наташину юбку.
Жорик промолчал. Но на Наташины ноги глянул с жадностью.
– Ты, кентяра, не врубаешься,– сказал Гвоздь, которого волновало другое.– Она ж нас видела, всех троих. Живая останется, сразу заложит. А так – все чисто. И не мокруха, и как она, к примеру, тебя описать сможет, если только и будет уметь, что глазками мигать? Ларка в масть пошла. Вставь ей пистон, а я пока палку поищу!
Гвоздь хихикнул собственной шутке и вышел в коридор.
– Ну, Жорик? – с усмешкой спросила Лариса.– Сам справишься или за коленки ее подержать?
Наташа инстинктивно сжала колени.
Ей хотелось кричать, но понимала, что бесполезно. Ей просто заткнут рот.
И невозможно было поверить, что ей вот так вот возьмут и сломают позвоночник.
Лариса отпустила ее волосы, отошла к кровати. Жорик встал рядом с Наташей. Сглотнул слюну.
– Ты не бойся,– сказал он, расстегивая верхнюю пуговицу ее мокрой блузки.– Ты не бойся, я ласковый. Это ж ты в последний раз, это ж потом уже никогда не сможешь, ну ты понимаешь…
Наташа отвернулась от него, посмотрела на стену, на портрет. Мужчина с усиками продолжал ее раздевать. Прапрабабушка смотрела на нее с осуждением.
«Это мой дом! – подумала Наташа.– Как они смеют издеваться надо мной в моем доме?»
Как будто это имело значение.
– Быстрей,– нетерпеливо потребовала Лариса.– До ночи копаться будешь?
«Я им не дамся! – Наташа вдруг обрела решимость.– Пусть лучше убьют!»
Жорик наклонился над девушкой. Он не смотрел на ее лицо и не заметил, как оно изменилось. Но Лариса заметила.
– Эй! – крикнула она.– Стре…
– Что?
Жорик повернулся к Ларисе, и в этот момент Наташа изо всех сил ударила его в пах.
Не будь она босиком, Жорик бы тут же отключился. Но и так вышло неслабо.
Наташа вскочила на ноги. Она ощутила то, что Андрей называл «заншин». Прошла слабость. Даже боль прошла.
Жорик, второй раз получивший по яйцам, согнулся пополам, выпучил глаза…
Наташа без всякой жалости ударила его коленом в лицо.
Лариса бросилась к ней с тем же ядовитым баллончиком, но Наташа вышибла его боковым ударом ноги и тут же врезала ребром стопы ей в живот.
Лариса отлетела к тренажеру, ударилась спиной о рукоятку и повалилась на ковер.
Наташа развернулась к двери. Вовремя. На шум уже явился третий. Гвоздь.
В руках он держал гимнастическую палку Наташи. И, не задумываясь, швырнул ее в девушку.
Наташа еле увернулась. Не будь ее руки скручены над головой, эта палка пригодилась бы. Но о руках можно было забыть. Хорошо, хоть у Наташи разработанные суставы. Другая в таком положении могла бы только скулить от боли.
Гвоздь мельком оглядел комнату и убедился, что остался в одиночестве. Но это его не смутило.
Схватив стул, он швырнул его в Наташу. Та увернулась. Стул угодил в окно и, разбив стекло, застрял в решетке.
