— Послали, послали! Они тут рядом, сейчас придут! — обнадежил какой-то мужчина.
Грабители замерли, мгновенно почувствовав, как промокли от пота маски. Лишь Иосиф Георгиевич сохранял поистине железную выдержку.
— Сматываемся! — выдохнул Консенсус.
— Ты, ворюга проклятый, если вякнешь про меня мусорам, — с расстановкой произнес Шрамм, уткнув указательный палец в шею толстяка, — я отрежу тебе голову, а мои кореша сожгут твою квартиру. Ты понял?
— Да… — сипло ответил директор, совсем потеряв голос.
Шрамм чувствовал себя на седьмом небе и абсолютно не ощущал страха.
— Ио, линяем! Хочешь, чтоб нас менты зацапали? — уже с порога крикнул Консенсус.
Прыгая по лестнице, как мяч, он первым вылетел из подъезда и тут же получил по голове сильный удар дубинкой. Устояв, он обернулся и увидел две черные тени. Та, что покрупней, открыла рот и произнесла:
— Беги, живо!
Консенсус не заставил себя ждать и заплетающейся походкой побежал прочь от непонятного милиционера, ожидая пулю в спину.
Вулдырь замешкался, пытаясь найти деньги, повеселевший хозяин молчал, как индюк, и тогда бандит схватил в горсть какие-то ложки и вилки, рванулся вниз, перепрыгивая через ступени. На выходе его тоже хорошо треснули по темечку, он растерянно ойкнул, выронив награбленное, обернулся, получил еще раз и сквозь звон услышал:
— Беги, живо!
Пошатываясь, Вулдырь исчез за углом дома.
Иосиф Георгиевич спускался неторопливо — спешка не красила истинного гангстера, пусть даже и не было у него шестизарядного «кольта». Шагнув на воздух, он вдохнул полной грудью и тоже получил дубиной по башке. Он рухнул на землю.
— Кажется, ты перестарался, — сказала Машенька, бросив не понадобившуюся ей палку.
— Ничего, он заслуживает, — возбужденно ответил Юрка.
Доктор зашевелился и замычал.
— Ожил, — тихо сказал Юра.
— А они не вернутся?
— Нет, они до сих пор не могут понять, почему так дешево отделались…
— Я хочу нанести визит вежливости директору. Может, он накроет нам стол? — вдруг заявила Машенька.
И Юра понял, что ночь еще не закончилась.
А несчастный директор отупело смотрел на кричащий хаос и ждал появления милиции. Но вместо напористых парней в серой форме перед директором возникли два негра. «Что за чертовщина?» — ужаснулся директор и сделал неуклюжую попытку перекреститься. В полумраке тонкие, будто вытянутые фигурки казались нереальными.
— Кто вы? — Директор постарался произнести это как можно строже, но голос его предательски дрогнул.
— Твои спасители, — на чистом русском языке ответила фигура ростом повыше.
— Откуда вы взялись? — снова спросил директор, пугаясь своего же вопроса.
Ответом зазвучал ангельский голос, он мог поклясться в этом — Серафимово крыло коснулось души его.
— Сие не дано знать тебе, ибо ты, человече, при земле, аки червь, но не духа высшего. Безмерны прегрешения твои, поправшего стыд и совесть; у несчастных и сирых, разума лишенных, аки у малых деток, хлеб насущный отнимал, вор ты есть, крал всю жизнь, мертвых земле предать не хочешь; и вот теперь первый из оных пришел за гробом, и отныне приходить к тебе станут еженощно, и не будет тебе прощения от веку, и кара небесная обрушится на тебя, и имя твое забудут, и на могилу твою наплюют!
— Что вы хотите от меня?! — в ужасе закричал директор, вдруг заметив, что пришельцы босы.
— Раздай деньги больным, нищим и сирым, — последовал ответ ангела со смуглым лицом в ореоле золотых волос.
— Где мой гроб?! — могильным голосом простонала молчаливая фигура и, простерев руки, качнулась вперед, на съежившегося до размеров диванной подушки директора. — Отдай, отдай мой гроб!!!
Это было выше всяких сил. Несчастный издал короткий вопль и лишился чувств.
— Второй за сегодня, — констатировал Юрчик. — Так мы скоро всех негодяев в городе выведем.
Он нащупал пульс, убедился, что толстяк жив, принес в кружке воды, плеснул в лицо. Директор зашевелился, и они тут же покинули квартиру.
— Где ты научилась церковным выражениям? — спросил Юра, когда они сбегали вниз по лестнице.
— Мой дедушка был священником, мы с ним вели долгие беседы, говорил он всегда высоким слогом. Он давал мне читать церковные книжки, объяснял, что такое — жить с Богом в душе…
Они вышли на улицу. Шрамм исчез, будто его и не было.
— Мне без тебя будет скучно… — сказал Юрка. — А терять нам на этой земле нечего. Мы нищие, у меня есть только ты, а у тебя я. Верно? Ну а сейчас мы проникнем в полк, там есть мировой душ. Возьмем французский шампунь, и я помою твои чудные волосы, чтоб в них снова появился отсвет червонного золота.
— Червонного золота! Червонного золота! — восторженно повторила она.
— Бежим! Бежим от этого ужасного дома!
— Когда мы станем чистыми, мы полетим! — на бегу воскликнула Маша. — Люди не могут летать только потому, что в них есть что-то грязное, тяжелое и сумрачное…
Они вскочили на старый полковой забор, построенный еще в эпоху довоенного модернизма. Забор этот был то, что надо! Они даже не разодрали себе лодыжки. И часового не оказалось. Все часовые убежали давным-давно… А господа офицеры устали от беспрерывной службы. По территории ходил лишь патруль из двух прапорщиков. Нынче они ничего не боялись, так как успели освежиться местным портвейном. Офицеры громко разговаривали и не обратили на молодежь никакого внимания. А двое пробрались за санчасть.
Они нашли Костю, который очень обрадовался, увидев юношу и девушку из дурдома. И пьян он был не так, как обычно, а вроде как между прочим. Костя похвалил их за стремление к чистоте, назвав молодоженами. Маша захихикала.
— Идемте, я дам вам две чистые, нулевые простыни. Из командирского резерва. — И на самом деле дал, да еще и напутствовал странной фразой: — На каждого влюбленного довольно наготы.
Потом Костя Разночинец включил кран, крикнув: «Я ухожу и включаю вам жизнь!» — и убежал по своим делам.
Маша проворно стянула с себя юбчонку, красную футболочку, спустила трусики. Юрка, которого мучил вопрос, каким образом они будут мыться вдвоем, только перевел дух. Он тоже решил не стесняться, стал быстро снимать штаны и, стоя на одной ноге, потерял равновесие и чуть не упал. Маша с визгом кинулась под холодную струю. Юра же ступил под воду с мужественным спокойствием, как и положено настоящему герою. По его худой грудной клетке стекали прозрачные струи, и он представлял себя под водопадом где- нибудь в экзотической стране. Они стояли нагишом под струей, которая уже не казалась такой холодной, Маша прижалась к нему, и Юрка почувствовал, как полыхнуло жаром, как помимо воли он возбудился, ему стало неудобно и стыдно, ведь Маша почувствует. Он чуть отстранился, но она сразу все поняла, обвила его шею руками и впилась ему в губы.
— Ты чудо, — прошептал Юра. Он касался ладонями ее бедер, ощущая их чудный изгиб, сердце его колотилось, рвалось из груди, дыхание перехватывало. — Я так счастлив…
— Ты хотел помыть мои волосики.
— Да! Я прямо сейчас, — радостно согласился Юра. И в этом было что-то восхитительно новое и возбуждающее…
