успел заполучить резиновое лицо, отчаянно завидовали тем, кто уже щеголял в круглоглазой уродине- маске. Начались стихийные драки, перешедшие в организованное противостояние: «противогазники» встали стеной и, похрюкивая под резиной, двинулись в бой. Вел их за собой демократический человек Сыромяткин. Его опознавали исключительно по малому росту и обновленному гардеробу (почти новые тапки плюс еще более новый халат с китайскими драконами). Противоположную сторону возглавил Шумовой. Он колотил палкой по серым резиновым головам, обрывал гофрированные хоботы и урчал громче обычного. Наконец кто-то догадался выстрелить. А может, это было случайностью. Толпа рассыпалась. На траве остались резиновые ошметки противогазных масок и утерянный автомат.
А что же майор Штукин, сумел ли он использовать могучие возможности современной техники? Увы, танк, возглавляемый им, лишь уныло крутил своей железной башкой. Перед танком и позади него, под самыми гусеницами, устало корчились связанные старухи. Грозную машину облепили еще около десятка больных — словно мухи на подыхающем слоне… Штукин принципиально не вылезал наружу, хотя его жизни ничто не угрожало: автоматчиков рядом не было. Офицер, который сидел за рычагами, время от времени спрашивал:
— Что будем делать, товарищ майор?
— Ждать, — отвечал Штукин. Сейчас он думал об одном и том же: «Гавкнулась моя академия!»
Больше всего Автандилу хотелось забиться в укромный уголочек и пересчитать оставшиеся доллары. Бывшие депутаты, ставшие еще более алчными, все как один клянчили у него пост министра финансов, а он смеялся им в лицо и говорил, что назначит самого вороватого.
В самый пик неистовства приползла Малакина. Краешком уха она прослышала, что в полку новая власть и необыкновенные события происходят каждую минуту. Василиса Карахановна не поверила, но все равно решила посетить полковые земли. Кроме того, она давненько не была в центре внимания. Старушка постояла с часок у полковой решетки и, раскачиваясь как утка, вышла в центр стадиона. Но время ее безвозвратно уплыло. Никто не хотел ее слушать, а верный пес Шумовой облаял по-собачьи. И Малакина смешалась с толпой. Больше ее не видели.
А тут еще объявился Петя Пиросмани. Этот жгучий подонок задумал большую пакость. Его узнавали, но не били. Так прощают шалости юным революционерам, чтобы потом шлепнуть их в более зрелом возрасте. Петя двинул к Автандилу. Тот принял его, притворно позевывая, хотя боялся втайне! Ведь Пиросмани мог разболтать, что именно он, Великий Иерарх, подбил его поджечь больницу. Было дело…
— Давай еще чего-нибудь подожгу! — без долгой канители предложил веселый вредитель.
Автандил замахал руками:
— Ты что, дурачок! Не тот случай. У меня ж государство!
— Мое дело предложить, — заметил Пиросмани и нехорошо ухмыльнулся.
Он тут же улетучился, как капля с горячей кочерги. Спички он уже раздобыл — значит, все было замечательно. Петя даже составил маленький план, на котором полковой склад горючего значился под номером первым. Вторым номером шла казарма, где Иерарх устроил свою резиденцию, ну а под третьим номером было все остальное.
Петя пошел в парк, чтобы запалить складской бензин, но там невежливые зэки дали ему пинка и прогнали. Они уже вернулись в полк и продавали горючку сметливому Джеги, который пригнал для этой цели помятый бензовоз.
Но хладнокровный Пиросмани не стал плакать горючими слезами — временные неудачи давно закалили его. Сколько раз его лупили смертным боем, а ему хоть бы хны, отлеживался, отыскивал запасной коробок спичек и поджигал очередной народно-хозяйственный объект. Вот и сейчас он достал в кустиках припасенную бутылочку бензинчика и прошел в казарму, где расплескал содержимое по деревянному полу. Сухая древесина жадно впитала невкусную жидкость, и маньяк поторопился поднести огонь. Он любовался им до тех пор, пока языки пламени не потянулись к рукам, их породившим, потом созидатель огня воровато выскочил на улицу и, оглядываясь, засеменил к пролому в заборе. Там его ждала еще одна бутылочка.
— Ах, как хорошо пылает древесина! — шептал он с детским восхищением.
Автандил пытался мобилизовать людей на тушение пожара, но дурных не было. Даже бывшие депутаты и гвардейцы, полюбовавшись пламенем, исчезали.
— Олухи, там государственная казна! Мы останемся без денег! — потрясал кулаками Автандил Первый. И он не врал. Зеленые американские деньги Верховный Иерарх прятал под гнилой половицей в мятом целлофановом пакете…
Оставалось надеяться, что пожар пощадит ни в чем не повинные бумажки. Но уж слишком яростно полыхало пламя…
А Пиросмани уже облюбовал солдатскую столовую.
Арестанты за двести пятьдесят долларов наполнили бензовоз.
Майор Штукин с оставшимися офицерами пытались потушить казарму, но не хватало воды. Потом они бросились к полыхнувшей столовой. На них тоже никто не обращал внимания.
Костя в забытьи лежал на кровати в кабинете командира. Ему наспех перебинтовали кисти, пятна крови проступили, и казалось, что вместо рук у доктора японские флажки…
Вулдырь тоже психовал, чутье подсказывало ему, что скоро их накроют и полк захлопнется как мышеловка.
Он торопливо открыл дверь склада, схватил за руку томившуюся там Ольгу, поволок ее за собой.
Один из офицеров, Коростылев, заметил их, бросился наперерез. Вулдырь прикрылся ею, как щитом, заорал:
— Назад, или я ей кишки выпущу!
Капитан в нерешительности остановился. А Ольгу тут же затащили в грузовую машину и бросили на гору автоматов, лежащих в кузове.
— Вперед, в парк, нам нужен БТР! — скомандовал Вулдырь. Он уже был в кузове.
Но перед воротами парка их встретил танк — бабушки-сосиски давно уползли. Его ствол аккуратно переместился и замер, уставившись прямо в переносицу Вулдырю.
— Девку… давай…
Ольгу приподняли, показали танкистам.
— Назад, гони! — стал приходить в себя Вулдырь. Он почувствовал, что позорно обмочился, и хорошо, что остальным было не до его штанов. — Рвем когти!
Зэки не знали и пока не слышали, как подходила бронеколонна Лаврентьева, спешно снятая с границы. В дивизии торопливому и не вполне ясному сообщению Ольги сначала не придали значения: в столице начались волнения, своих забот хватало. А потом пропала связь, и слухи поползли одни противоречивее другого. Известие о том, что полк захватили душевнобольные, воспринималось как дурной анекдот.
Выехали на четырех бронетранспортерах и двух танках, сразу развили предельную скорость. Встречные машины шарахались в сторону, съезжали в кювет при виде темных прямоугольных монстров, несущихся по середине дороги. Танки отстали. Они получили свою задачу — замаскироваться и блокировать две дороги, ведущие к границе.
Лаврентьеву рисовались страшные картины, и в принципе он был недалек от истины в своем воображении. Он мысленно смирился, что его с треском снимут — не Чемоданов же погорит! Как командир, он понимал, что враги могут выкатить его же танки на прямую наводку и расстрелять три БТРа еще на подходе к полку. Он не знал, как завяжется бой и что он предпримет в первую минуту, какие ждут потери… Но самым страшным было иное: он не знал, что с Ольгой, жива ли она, ранена ли, он сердцем чувствовал, что ей нужна помощь.
Они столкнулись у главных ворот. Видно, провидение, ангел-хранитель Евгения задержал бандитов. Боксер уже отодвигал в сторону створку ворот, чтобы грузовая машина могла проехать. Он так и застыл, неожиданно увидев бронетранспортер. В следующее мгновение Боксер пулей залетел в кузов, и начался переполох. Вулдырь заорал:
— Девку, девку показывай!
Все залегли, не рискуя попасть под пули.
Ольга выглянула из-под брезента. Увидев на бронетранспортере Лаврентьева, она не смогла выдавить ни слова, обреченно махнула рукой и тихо заплакала.
