прокормиться, пусть ими армия спасения занимается. А я приехал строить школы, церкви, открывать музеи, учить культуре и духовности! Учить тому, чему меня здесь должны были научить, черт подери!
– О чем вы говорите? На площади идет драка за ваше наследство, – мрачным голосом сказал я.
Князь сник. Он почесал седой затылок, крякнул и сказал:
– А может, плюнуть на все, и пусть государство с моим наследством само разбирается?
Я поморщился и отрицательно покачал головой.
– Да уж, наше государство разберется! Лучше сразу в колодец.
– Колодец я доверху засыпать деньгами смогу, – задумчиво ответил Орлов. – Испорчу навсегда. Воду жаль.
– Жаль, – согласился я.
– Что ж делать?
– Что задумали, то и делать. Отстраиваться.
– А вдруг разворуют, как помру? Из школ магазины сделают. Из галереи – склад. Загадят, опаскудят…
– Пока вы… – произнес я, чувствуя, как ком подкатывает к горлу. – Пока я…
– Ладно, ладно, братец, – махнул рукой Орлов и в чувствах прижал меня к своей костлявой узкой груди. – Спасибо за клятву в верности.
– Клятва делами проверяется, – сказал я. – Начать надо с чистки. Я прошу вас немедленно уволить Татьяну.
– Татьяну? – переспросил князь и, не поднимая глаз, подошел к столу, передвинул с места на место папку с бумагами, чернильный прибор. – Опять ты за свое! Чем же она тебе не нравится?
– Вы знаете, чем… Я не могу сказать… Она – гадюка, которую вы пригрели…
Князь хлопнул рукой по столу.
– Татьяна останется, – жестко сказал он.
– Но…
– Никаких «но»! Как сказал, так будет!
«Уже ничего не соображает», – подумал я.
Князь молчал. Но завершать разговор в ультимативном тоне ему не хотелось, потому как я его не заслужил. Лицо старика подобрело. Он хитро взглянул на меня из-под белесых бровей и задал совершенно неожиданный вопрос:
– Кажется мне, что ты, братец, свою выгоду здесь присматриваешь.
– В каком смысле? – не понял я.
– Не притворяйся, а отвечай прямо: надумал жениться на ней или нет?
– На ком?! На Таньке?! – опешил я. – Так разве…
– Ты, братец, не юли! – погрозил князь пальцем. – Нежто я не вижу, как ты за ней увиваешься? Девица симпатичная, фигуристая, все в ней есть – и ум, и расторопность. Созрела так, что уж на губах мед, а на груди кофточка не сходится – брать надо двумя руками, а ты все в носу ковыряешься.
«Ну, все! – подумал я. – Это умственная агония!»
– Так она вроде бы за Родиона… – осторожно начал я, но князь меня тотчас осадил:
– Кто сказал?
– Слухи, – пробормотал я.
– Ты, братец, часом не прибит на цвету? Уже, как Филька, слухами кормиться начал. Ты у меня сперва спроси, собираюсь я женить сына на Таньке или не собираюсь. Понял?
– Это я понял, но… странная она какая-то. Вы не находите?
– Что значит «странная»? Выражайся ясно!
Что я мог сказать князю? Что Танюха бредит про портмоне Родиона, которое якобы подкидывает кому попало? Что сначала вешается князю на шею, потом целуется со мной, а потом кусает мне губы? Что решает за меня про каких-то щенят, вынюхивает, в каком магазине я покупал репшнур, и закручивает мне мозги своими выводами про «ноутбук» Родиона?
Я молча пожал плечами. Князь удовлетворенно кивнул:
– Я, братец, воробей старый и все вижу. Она же любит тебя! Ты ж ее сушишь, как летний зной голодную степь!
Полюбовавшись на мое лицо, отображающее полный обвал эмоций, князь приказным тоном завершил:
– Чтоб женился, гулява! А на деньги я не поскуплюсь.
Я судорожно сглотнул, отвесил благодарный поклон и вышел из кабинета. Надо же, что придумал – Танька меня любит! Это уже выходило за границы здравого разума. Я понимаю, что князь на закате жизни затеял грандиозную перестройку. Он пытается повернуть время вспять, возродить на небольшом пятачке земли тот безнадежно ушедший в историю мир, в котором народ, его традиции, его правители, царь и бог жили в единой гармонии. Орлов настолько заигрался, что подчас перестал ориентироваться во времени, и
