речи.
– Могу я спросить, что привело вас и вашу сестру в этот район, да к тому же одних, миссис Робардс?
В ее глазах вспыхнул гнев, и она почти что выкрикнула:
– Нет, не можете! – Затем она опомнилась и сказала гораздо спокойнее: – Прошу прощения, сэр. Это грубо с моей стороны и неблагодарно. Тем более что вы хотели нам помочь. Действительно, этот район выглядит бедновато, но вполне прилично, а кроме того, сейчас ясный день и туг везде прогуливаются женщины.
– Женщины не вашего класса, однако, – заметил он сквозь зубы.
– Из-звините, сэр, – заикаясь, тихонько сказала Пруденс. – Не надо ругаться на Чарити. Это по моей вине мы забрели сюда сегодня. Я только хотела посмотреть на дом номер двадцать на Фритц-стрит.
Глаза лорда Тиндейла потеплели, когда он повернулся к бледной как мел девушке, которая храбро выступила на защиту своей сестры.
– Почему вы хотели на него посмотреть, мисс Леонард, если миссис Робардс простит мне мою настойчивость?
– Это дом, в котором жил юный Моцарт, когда он приезжал в Англию, чтобы играть для короля, – объяснила быстро Пруденс.
Граф не мог устоять против этих умоляющих синих глаз. На его губах появилась ласковая улыбка.
– Могу я предложить, чтобы в следующий раз, когда вы захотите поиграть в туристов, вы изволите сказать о своем желании кому-нибудь из ваших бесчисленных поклонников, мисс Леонард? Гарантирую, что вы без труда найдете себе эскорт для ваших рискованных путешествий.
Он заметил, как иронично улыбнулась миссис Робардс, и добавил:
– Вас могли обидеть прямо здесь и сейчас.
– Нонсенс! Он еще совсем ребенок, – ответила, не задумываясь, миссис Робардс.
– Как полный новичок в городе вы не можете знать, на что тут способны дети. В лучшем случае вы просто лишились бы ваших денег.
Он говорил все это твердым тоном, сверх всякой меры раздраженный тем, что она не желает понять грозившую ей опасность.
– У нас была конюшня и я всю жизнь укрощала упрямых лошадей, поэтому могу заверить вас, что так просто я не отдала бы свой ридикюль, тем более какому-то слабому мальчишке.
Она засмеялась, блеснув своими красивыми ровными зубами.
Но Тиндейл был не настроен сейчас наслаждаться ее внешностью. Его раздражало, что она его дразнит. Он молча и сердито уставился на эту упрямую женщину.
Ее улыбка как-то сразу исчезла.
Появление Филиппа как раз в этот момент было очень кстати. Он подвел фаэтон графа к тротуару и отдал подержать поводья возвышавшемуся тут же здесь какому-то юнцу.
Когда Филипп подошел, лорд Тиндейл сказал:
– Я собираюсь отвезти этих леди домой, Филипп, так что тебе придется сойти здесь.
– Конечно, – с готовностью ответил молодой человек, поглядывая то на своего серьезного кузена, то на грустную мисс Леонард. – Но если леди хотят прогуляться, то я буду счастлив их сопровождать.
– О, да! – быстро сказала мисс Леонард. – То есть, мы, конечно, никого не просим…
– Спасибо, мистер Марш, – улыбнулась Чарити. – Мы с радостью принимаем ваше любезное предложение. Таким образом мы больше не доставим неприятностей лорду Тиндейлу. Единственное только, это лишим его вашей компании, за что мы извиняемся перед вами, сэр.
– Извиняться совсем не обязательно, я уверяю вас, мэм. Если вы уж так решили, что мой кузен будет вас сопровождать, тогда я желаю вам всего хорошего леди.
Граф приподнял шляпу, поклонился сестрам и пошел к своему фаэтону.
Бросив монету парню, который держал повод, Тиндейл сел в коляску и поехал дальше, так ни разу и не оглянувшись на трио, которое двинулось в том же направлении. Его челюсти были плотно сжаты, и это означало, что он очень сердит.
В таком состоянии, совершенно обозленный, он решительно направил свой фаэтон между медленно движущейся телегой, нагруженной деревянными ящиками, и едущим навстречу тильбюри. Причем Тиндейл сделал это с такой ювелирной точностью, что сидевший в тильбюри джентльмен восхищенно приветствовал его маневр.
Отъехав подальше от Чарити, граф немного успокоился. У него даже пропало желание поколошматить ее, возникшее во время спора. Он испытывал теперь знакомое чувство удовлетворения от езды на свежем воздухе.
Еще через несколько секунд весь комизм ситуации наконец дошел до него. Господи, да он, кажется, был смешон! Бросился с кнутом в руке спасать двух женщин, которые вовсе не нуждались в помощи. А затем он еще накричал на них, вместо того чтобы нормально их поприветствовать. Конечно, это было глупо. У графа было, разумеется, чувство мужской гордости, но также он обладал и хорошим чувством юмора. Он ведь решил, – хотя бы ради собственного удовольствия, – доказать, что миссис Робардс обманщица и созданный ею имидж скромницы и тихони – это все просто блеф. И вот теперь она сама себя выдала.
Однако граф не спешил торжествовать. Он даже сначала не понял, потому что был слишком возмущен, как она избавилась от него своим чисто женским методом.
Раскритиковав таким образом свою буффенерию, лорд Тиндейл позволил себе немного понаслаждаться.
