дискету. Вщелкнул в дисковод. Зашел на жесткий диск. LAYOUTTT. Обернулся опять. WORDART. Выжелтил insert’ом уличающие txt. F6 – перенос. Ввод. На шкале слева направо один за другим сгорали, запинаясь, бикфордовы шнуры скачиваемых файлов. Вадим вытянул дискету, отправил в задний карман.
Еще примерно час спустя дверь отдернулась – и в щель внедрился шарнирный и острый, как складной нож, начальник отдела информационной безопасности Михаил Анатольевич. Повякивая штиблетами: вжжик... вжжик... – целенаправленно располовинил пресс-рум от двери до Очкастой выгородки, уверенно взялся за ручку, потянул. Непонимающе повторил. Недоверчиво подергал. Оббежал помещение возмущенно-недоуменным локатором.
– Андрей? – осведомился у пространства с сухой безадресной требовательностью.
Вадим замер.
– Сами ищем, Михал Анатольич! – пространство воплотилось в молодого пиар-пидора, встало перед информационной безопасностью, как лист перед травой, из соседней ячейки, покачнулось, заторопилось. – Не было с утра! Я вот слоганы сдать уже давно все...
Не обращая более внимания на неуклюже свинчивающего фразу Олежека, Михаил Анатольевич разъял сотовый, раздраженно набил наверняка сто раз записанный в память номер (Вадим влип в экранные буковки – но странным образом четко регистрировал каждое действие Анатольича). Подождал, радируя штиблетом неприятную морзянку. Вадим увидел против воли: “понтиак”, косо погрузивший пиреллевские покрышки в захламленную придонную пульпу... разверзтая дверца, приникший к лобовухе гражданин начальник, величаво полощущий полсмитовскую полу... и мобильник, выпендрежный эм-тридцать пять-и-сименс, я с ним в этих таитях на серфе и даже с аквалангом, приколи, водонепроницаемость totally, йе?.. – немо трепещет зеленым глазком в стылой мути. Тик истерической ухмылки смял краешек губ, Вадим расправил испуганно – заметит!.. Но доминошные костяшки неуправляемых ассоциаций уже застучали, где-то там же – на грани дурацкого гэга и мистической жути – мелькнуло: как Очкастый протягивает, взвихряя песочек, как берет, подносит к кулькам, из-под набрякшего галстука выбулькивается гирлянда пузырьков... Он тряхнул башкой, отгоняя, оторвался от экрана – и рухнул в воздушную яму: Пыльный глядел на него! Впрочем, тут же осуждающе качнул костистой челюстью, выказал из дрябловатых складочек кукиш кадыка, защелкнул, вжжжикнул, кинул пространству: “Придет, чтоб срочно!.. ”, захлопнул, перестал.
До конца рабочего дня оставалось шесть часов.
– Заебись койка, – покровительственно утвердил охранник Гимнюк, хозяйски похлопывая литовскую тахту по мягкому. – Проканает. Че, удобно на ней?.. – он, подмигнув скорее себе, нежели Вадиму, сымитировал ладонью пятибалльную качку, – а?.. – уставился, ожидая. – Эй! Я те вопрос задал, карась! – дурашливо-разгильдяйский мичманский басок набух вдруг лиловыми обертонами грозовой угрозы, требующей немедленного задабривания и умасливания, а не то... прям щас... – Я спрашиваю – ты отвечаешь, сразу, быстро, поэл?! Ебстись удобно? Ну?!
Вадим кивнул.
– Не слышу!
– Да.
– Норма, – резюмировал Гимнюк, удовлетворенно откидываясь в прежнее глумливое благодушие. – Пригодится. Я тут, – он гмыкнул, – когда захочу, баб своих пялить буду. Живешь ты, конечно, как лошок, но на палку кинуть – сойдет, – он еще раз пихнул покорный матрацный бок кулаком, поднялся и двинул по комнате, осматривая и прикидывая. – Не, ну че... Телик, видак... Порнуху ценишь, да? – тяжелые охранниковы говнодавы оставляли на попираемом ковре рубчатые полуштемпели водно-грязевой эмульсии.
Вадим следовал за ним взглядом. Вне работы охранник, оказывается, тоже оставался верен служебной униформе – и Вадим понял, что ничего в этом нелогичного нет, наоборот, без нее он Гимнюка просто не воспринял бы. Нелогичным как раз казалось отсутствие дубинки.
Мичман остановился у окна, некоторое время задумчиво понаслаждался видом с пятого этажа на светящиеся в темноте крупноблочные спальные короба, неторопливо обернулся к Вадиму.
– Не, карась, – бритвенно прищурясь, по-контрастному мягко, сожалеюще, произнес Гимнюк, – ты все- таки не понял...
– Да, – повторил Вадим.
Охранник, продолжая щуриться, чуть покивал – опять-таки больше самому себе. Потом широко распахнул веки, фирменным манером вперился исподлобья Вадиму в глаза (ледяная стенка за зрачками), зычно всхрапнул, выпятил нижнюю губу и осторожно, как верхолаза на тросе, спустил с нее (глядя в глаза! в глаза!) на вязкой слюнной нити увесистую сопливую харчу. Шлеп. Точно на черную крышку “филипсовского” видеоплейера. Снова отвернулся к окну. Надолго замолчал.
Вадим опустился на край “заебись койки”.
– Ладно, бля, слушай сюда, – словно очнувшись, Гимнюк круто поворотился, пнул столик из автомобильного крыла, с маху уронил себя в испуганно квакнувшее кресло, сполз в почти лежачее положение, посвешивал руки по сторонам с подлокотников и с беспощадным громом водрузил на оный столик обтекающие говнодавы. Танковые траки подошв вытаращились на Вадима взамен белесых гимнючьих радужек, как настроечная сетка, внезапно сменившая изображение в телевизоре. – Короче, так. Повторять два раза не буду. Тебя, козла, я отмазал. На диске Воронина нет. На БАНКОВСКОМ диске, – нажал уточняюще. – Зато СЕБЕ я все твое говно списал, понял? Чисто все полностью. И как Воронин твой в корпус заходил... И как на этаж ваш подымался... И как ты в тачку садился... И как жмурика туда паковал... Ну ты, бля, – он немотивированно рыпнулся в кресле и высунулся из-за титанических своих ботов, отрывисто жестикулируя. – Ну ты, бля, лоша-а-ара! Ты как отъезжал? Ты че – совсем обоссался от страха? Или ты – машину водить не умеешь? Машину ваще в первый раз видишь? Ну муда-ак! – он, пораженно отдуваясь, опал обратно. – Короче, всю хуйню я на дивидишку закатал и в хорошее такое место зашкерил. Это чтоб ты не подумал башкой своей умной, что наебать меня можешь. Теперь, – Гимнюк поменял местами закинутые друг на друга ботинки, наглядно иллюстрируя следующий тезис, – я буду умный. Я буду говорить, а ты будешь делать. Понял?.. Не слышу, бля!
– Понял.
– Хорошо понял?!
– Хорошо.
– Вот и заебись, – мичман убрал со столика ноги и деловито выпрямился в кресле, нервно сплетя и тут же расплетя пальцы. Прыщавые крылья охранникова носа подрагивали. Вадим неожиданно сообразил, что Сергей Гимнюк, пожалуй, и впрямь здорово мандражит. Тот помедлил, потер рукой угреватый лоб. – Тогда так. Ты завтра, ровно в девять вечера, будешь в центре. Не в Старушке только, понял? Ты приедешь в центр из Болдераи своей. Не тусоваться будешь после работы до девяти, а приедешь сюда, потом обратно в центр. И чтоб не мелькал особо. В центре, ровно в девять, двадцать один ноль-ноль, понял? пойдешь в будку телефонную. Наберешь... Ручку взял, резко, записывай! Наберешь девять-пять-три-четыре-пять- девять-восемь. Записал? Девять... Восемь. Правильно записал? Покажи! Это, – Гимнюк подался еще чуть вперед, сместив коленями столик, – мобила Самого... И ты ему скажешь... Записывай! Скажешь... – лицо охранника сделалось туповато-сосредоточенным, как при декламации заученного стихотворения у классной доски. – Нам все известно о ваших планах... пишешь?.. в отношении ваших партнеров из ближнего Подмосковья. Если вы не хотите... чтобы они тоже получили полную информацию... успел?.. будьте готовы в любой момент... момент... предъявить наличными сто тысяч долларов США... в стодолларовых купюрах. Не пытайтесь проследить звонок или обращаться в полицию. В этом случае... ну че ты тормозишь, бля!.. случае мы немедленно поставим в известность... ваших партнеров. Ждите... следующего звонка. И будьте готовы быстро и точно... быстро... и точно... исполнять любые наши указания. Все. Накатал? – Гимнюк дождался кивка, некоторое время продолжал шарить взглядом по Вадимову лицу, ловя реакцию. – Скажешь, повесишь трубку и по-резкому свалишь. В базар не вступать, понял? На вопросы не отвечать. Вызубришь все, что я сказал, наизусть, бумажку эту сраную сожгешь. Ты хорошо понял? Сделаешь все, как я сказал! Вызубришь и сожгешь. Не выкинешь, а сожгешь. Так, бля... У тебя мобила есть? Че, нет мобилы? Че ты пиздишь? А хули у тебя нет мобилы? Че, не въебаться, бедный? Че, мало платят в вашей пресс-службе хуевой? Ладно... Так. Так. Тогда чтоб сразу, тут же, взял мотор – и пиздовал домой. Бегом!.. Ровно в половину... блядь, не успеешь... ладно. В девять сорок чтоб сидел вот тут – Гимнюк ткнул в Вадимов серый кнопочный “панасоник” – и ждал моего звонка. Не дай божа тебя не будет! Я тебе бомблю – и говорю, что делать дальше. И ты –
