Gallery (персидские ковры – например, за 1650 фунтов), Milano (мужская одежда), Please mum (детская оджеда), High and Mighty (одежда для длинных и жирных), Azagury (женская обувь), Yvette (женская одежда), Emma Somerset (вечерние наряды), Rachel Elbaz (наряды и аксессуары), Zibba (экзотические наряды), Cesary (мужская одежда), Shirley of Hollywood (белье), Harvie & Hudson (одежда), The Red Fort (якобы индийское барахло: шкафчик за каких-то 830 фунтов, статуя льва за 1050, деревянная колонна за 1815, а также два слона, кажется, каменных, с ушами и хоботами – за 1980 паундов каждый)...
Транспортная космическая система «Спейс шаттл» проектировалась в США еще с конца шестидесятых – использовавшиеся тогда (как, впрочем, и до сих пор) одноразовые ракеты-носители были неэкономичными и мало кто сомневался, что будущее за космическими челноками. В январе 1972-го проект «Шаттла» был одобрен, в 1977-м опытный образец «Энтерпрайз» совершил полеты в атмосфере, а 12 апреля 1981-го года челнок «Колумбия» поднялся на орбиту. После четвертого полета «Колумбии» (27 июня – 4 июля 1982-го) ТКС – единственная по сей день из подобных, «доведенная до ума», – была принята в эксплуатацию.
Построили пять кораблей (включая никогда не выходивший в космос «Энтерпрайз»). К началу 1986-го «Шаттлы» совершили уже 24 полета – челнок «Челленджер» должен был совершить двадцать пятый. 28 января корабль взорвался на 79-й секунде после старта.
Президентская комиссия установила, что виноваты были соединения сегментов твердотопливных ускорителей. При нагрузках на старте, вызывающих определенный изгиб ускорителей, продукты сгорания прорывались через соединения заднего и центрального сегментов. Обычно соединение с двумя специальными кольцами самоуплотнялось, и ничего не происходило. Но в ночь перед запуском «Челленджера» произошла ледяная буря, кольца обледенели и сделались недостаточно эластичными. Через образовавшуюся щель стало вырываться пламя, достигшее одной из распорок, фиксирующих ускоритель. Тот повернулся и пробил топливный блок с водородом и кислородом. Мгновенный взрыв уничтожил корабль с семью членами экипажа.
После этой катастрофы «Шаттлы» не летали два с половиной года. Ускорители доработали, вместо погибшего корабля построили шестой – «Эндевор». Впрочем, эта ТКС так и не решила своих основных задач – не обеспечила быстрой оборачиваемости кораблей и удешевления запусков (каждый – включая стоимость наземного обеспечения – обходился примерно в миллиард долларов). Тем более вся программа оказалась под вопросом (и в конечном итоге – свернута совсем) после того, как в феврале 2003-го погиб еще один челнок – первым вышедший некогда на орбиту.
Это был 113-й полет «Шаттла». «Колумбия» стартовала 16 января 2003-го, пробыла на орбите 16 дней, а 1 февраля примерно в 8: 15 утра по времени Восточного побережья начала спуск. В 8: 51 она вошла в воздушное побережье США над Калифорнией. Ее посадка во Флориде была намечена на 9: 16.
Около девяти, летя над Техасом на высоте 63 километра со скоростью 20 000 км/ч, «Колумбия» стала разваливаться в воздухе. Обгоревшие обломки и кости семи астронавтов раскидало по всему Техасу.
Причиной назвали повреждение термоизоляционного покрытия на левом крыле. Через пять месяцев после катастрофы комиссия, расследовавшая ее обстоятельства, озвучила версию – потом подтвержденную, – что еще на старте от топливного бака оторвался кусок обшивки (по консистенции напоминающей пенопласт). На скорости 220 м/сек этот фрагмент «размером с чемоданчик-дипломат» ударил в крыло и повредил его. Хотя такие же куски отрывались и ранее, в этот раз на спуске при огромных динамических и термических нагрузках крыло разрушилось – а за ним и весь корабль...
С таким выводом тут же стали спорить. Оспаривалась даже версия внешнего воздействия, вызвавшего повреждение термостойкого покрытия (говорили еще о метеорите и «космическом мусоре»). Выдвигалось, например, предположение, что во время спуска на левом крыле заклинило элерон, корабль не вышел на оптимальный угол атаки, начался разогрев не рассчитанной на это верхней поверхности крыла и грузового отсека с кислородно-водородными батареями... Факт то, что роковыми для всей сумасшедшей сложности и дороговизны системы могли стать единственная миллиметровая щель между конструктивными элементами крыла и каждый градус угла атаки. Или кусок пенопласта. Или – в свое время – ледяная буря...
Всего – не учтешь.
Теперь у меня было ощущение, что я несколько дней кряду безуспешно умножал два на два... Действительно же все на поверхности – и общность, и выводы.
Можно сколько угодно убеждать себя в обретении власти над реальностью: природой и социумом. Cтроить сколь угодно большие и сложные механизмы, сочинять сколь угодно хитроумные программы... Всего – не учтешь. Извержения, айсберга, куска пенопласта, чьей-то рассеянности, чьей-то глупости... Потому что есть логика, расчет, формулы, математическое понятие вероятности – а есть везение и невезение.
Объективно вероятность угодить в шесть катастроф, во всех уцелеть, а потом выиграть «лимон» на первый в жизни лотерейный билет насчитывает множество нулей после запятой и ни в какие расчеты закладываться не может. Но хорвату Фране Шелаку повезло, а атлантам при всем их легендарном могуществе и «Гинденбургу» при всех мерах безопасности – нет...
Стояла глубокая ночь, но было светло – едва ли не светлее, чем в июньском Питере: низкая облачность отражала бесчисленные городские огни, небо получалось серо-розовато-сиреневым, еще и в разноцветных проплешинах от интенсивной подсветки зданий и лазерных лучей. Грязная Темза с обильным мелким мусором непонятным образом двигалась против течения.
...Никогда не будет рационально устроенного мира: все равно, видится ли он пацифистской благодатью, как гуманистам начала прошлого века, или judenfrei нибелунговым царством, как идеологам нацизма. Мир – да, постижим, упорядочиваем и прогнозируем – но только до определенного предела. Гипертрофированные амбиции кончаются всегда одинаково: политические, технические или научные.
...Речная рябь чуть смазывала продолговатые параллельные отражения огней современной застройки Южного берега. Сияя и переливаясь, там громоздило в беспорядке стили и конструкции нечто под вывеской «Sea Container House». Вдоль моей, северной, набережной на приколе – длинным рядом – спали антикварные пароходы...
Я вспомнил Руммеля, Галтунга, всех этих передовиков современной научной мысли, про которых писал мне Виталик. Тех, кто пытается математически просчитывать, моделировать на компьютере социальные процессы. Чьи идеи, видимо, Белянин и довел до логического предела, если не абсурда.
Я подумал, что Володька, носившийся с европейским (в смысле – западным) рационализмом, наверняка сказал бы что-нибудь вроде того, что эти ребята представляют тип европейского мышления в абсолюте. Что это так по-западному – распространять естественно-научный понятийный аппарат и методологию на все сферы реальности. На человека. Хотя бы – на человека коллективного. Для затравки...
(Володька считал, что настоящая Европа началась тогда, когда появились естественные науки (и наоборот). В современном то есть виде появились – но, по Володьке, до научной революции Коперника – Декарта – Ньютона представления о мире и возможностях познания были абсолютно иными. Вовка говорил, что наука в современном, сиречь западном, представлении – это именно естественные науки. Именно они стали для обобщенных европейцев единственным настоящим инструментом освоения реальности – как мы, обобщенные европейцы, теперь понимаем процесс освоения и трактуем реальность.)
...Строго говоря, не в том дело (сказал бы Володька, будь он тут) – гений данный конкретный ученый Белянин или прожектер, сработает его программа или нет. А в том, что мы – европейцы в широком понимании – обречены соваться с рациональным инструментарием даже в те области, где таковой по определению неприменим. Пытаться так или иначе подчинить принципиально недоступное. В том числе (так или иначе) – расчислить интуицию. Cмоделировать случайность. Учесть неучитываемое. Предсказать непредсказуемое.
...Чернявая молодежь орала по-испански. Под мостами в изобилии дрыхли бомжи: респектабельно, в спальниках – впрочем, запашок стоял, как во всем мире (the same shit everywhere). Обзорное колесо London Eye (точь-в-точь велосипедное, диаметром за сотню метров, подсвеченное по ободу), неподвижное, естественно, посреди ночи, вдруг на какую-то минуту ожило, закрутилось... опять замерло. Такие бессознательные движения во сне...
Не в том мораль, думал я, переходя (look rigt... look left...) Victoria Embankment за вокзалом Черинг- Кросс, хорош данный – европейский, грубо говоря, – подход, или нет. В конце концов, все, что меня окружает, – следствие этого подхода... А в том – что тоже ограничен.
33
Не сразу, но разобравшись в схеме «трубы» и системе зон, я сел на ветку в Ричмонд.
