Потому, видимо, и меня они искали – чтоб, так сказать, убедить вести себя тихо в складывающихся обстоятельствах.
...Разумеется, никаких доказательств, что все обстоит именно так, что мне пишут действительно те, чьими именами подписаны мессиджи, и т. д., – у меня не было.
Но я чувствовал, что это – правда. Что по крайней мере дома никакого заговора, направленного против меня лично, конечно, никто не сплетал – а была обычная российская разборка, не более и не менее хаотическая, скотская и кровавая, чем большинство из творящегося в нашей стране последние полтора десятка лет.
Впрочем, ясности больше не стало – наоборот. Узнанное ничего особо не меняло и не отменяло – ищущих меня гэбистов, лондонской стрельбы, нюрнбергской Гюльчатай, странных стариков (старика?), длинного ряда покойников: от настоящей Майи Шатуриной до Артура Белянина... Так что все сношения я осуществлял только по Сети, никому ни словом не обмолвился о том, где отсиживаюсь, и даже российской своей кредиткой в Гамбурге ни разу не воспользовался.
...Никуда не делось ощущение, что я топчусь с завязанными глазами посреди автобана с напряженным движением. Мимо с ревом, под сто с лишним, шибая воздушной волной, одна за другой идут тачки, грузовики: рядом... рядом... совсем впритирку... Ты кое-как сдираешь повязку – и обнаруживаешь, что глаза еще и пластырем заклеены. Отдираешь пластырь – веки зашиты...
Я раз по десять перечитал Серегин (предположительно) спам и письмо от Хендри. «... Учтите: это в куда большей степени в ваших интересах, чем в чьих-либо других. Если вам кажется, что из положения, в котором вы оказались, вы способны выбраться самостоятельно, – вспомните, к чему едва не привела предыдущая попытка такого рода...» Все-то вы знаете... Одновременно и посулы, и угрозы... Этот орел тоже: «Если вы дороги сами себе...» Прямо-таки со всех сторон заботой окружили, благотворители херовы...
Решившись, я купил интернет-карточку и из таксофона позвонил по номеру, обещавшему излечение от алкоголизма. Услышав «Пронто!», помедлил секунду – и повесил трубку. Мирский это был, Мирский. Видимо, находящийся сейчас в Италии. Да и по коду страны судя...
На «антиалкогольный» электронный адрес я написал короткое письмо с предложением изложить, что на самом деле происходит, – без уточнений, сколько мне известно...
В следующий раз я его заметил на перроне Эсбана, когда, возвращаясь вечером из города, выходил у себя в Аллермёэ. Он, мне показалось, вылез из поезда вместе со мной. Мордатый, неизвестный – но не первый уже раз встречаемый мною тут, в Гамбурге...
Ничего не кончилось... Нашли. И здесь нашли...
Или – все-таки мания преследования?..
Я постарался не подать виду, что узнал его. Спустившись в переход под насыпью, пошел не направо, к площадушке Fleet-platz, а налево, на поезд в обратную сторону, в центр. Если я действительно брежу и тот, кого я принял за «хвост», мною не интересуется, он точно не попрется следом... В переходе, у лестницы, я оглянулся – народ мелькал, но никакого мордатого заметно вроде не было. Я стал медленно подниматься. На середине лестницы обернулся еще раз – никого...
Вышел на перрон. Людей тут было совсем немного. Справа (если смотреть по ходу поезда) мерзло обширное поле, частично забеленное густым туманом, на дальней его границе помаргивали желтые и красные огни; вблизи, под самой насыпью, стеклянной коробочкой света разворачивался автобус – торопливо, словно спеша скрыться с мертвенного фона.
Я походил туда-сюда, вертя головой, никого не обнаруживая, все острее чувствуя себя психом. Дул сырой ветер. Зеленое электронное табло отвешивало минуты до следующего поезда: in 5, in 3, in 1... Домой иди, козел. Совсем крыша едет...
Подоспел, светясь изнутри, состав. Я повернулся к выходу с перрона – и увидел его. Того самого, мордатого. Немаленький мужик, с меня ростом, откормленный... На меня вроде и не смотрит.
Нет, крыша-то моя в порядке. Все хуже. Я дернул вагонную ручку, не дождавшись пневматического шипения.
Что теперь? Чего он хочет? Следит? Или?.. Мне до тошноты живо вспомнился велосипедист из Сохо.
Как они меня нашли?! Кто они такие?!
К Мишке нельзя возвращаться. Отрываться надо. Не знаю как. И сваливать из города. Немедленно.
Куда, к черту, сваливать?.. Денег нету ни фига. Документы – левые... Спокойно, мать твою, спокойно.
Я сидел лицом по ходу, почему-то все не решаясь повернуть голову (мордатый, кажется, зашел в следующий вагон – впрочем, пассажиров сейчас было немного, все просматривалось: торцевые стенки – стеклянные...). Надо было что-то срочно придумывать.
После Tiefstack я медленно встал и неторопливо, не оглядываясь, пошел в начало вагона. Все-таки слишком мало народу – не заслонят... За окнами, в подрагивающих отражениях поездных внутренностей, толклись ящики непрезентационной индустриальной застройки. Rothenburgsort.
Я резко развернулся. Мордатый отшатнулся от своего торцевого стекла. С-сука... (Вполне бандитское хлебало, вполне.) Поезд втянулся под навес станции. Я встал боком к дверям, лицом назад. Мордатый уже затерялся среди пассажиров своего вагона. Передо мной девица с рюкзачком взялась за ручку.
Сырые порывы снаружи. Прерывистый предупредительный писк.
Двери схлопнулись. «Хвост»? Не видать. (Понял, что я его заметил, и отстал? «Передал» меня коллегам? Где гарантия, что он тут один?..) Загребая подкладку, я сжал кулаки в карманах куртки. Кто-то поднялся с сиденья. Слева по ходу наплывал громадный стеклянный горб. Berliner Tor. Пересадочная. Герр с бородкой дернул ручку.
Люди вышли. Люди зашли. Писк. Я не шевелился.
Двери зашипели. Я боком вписался между сходящихся створок. Остановился на перроне, в меня кто-то врезался. Поезд тронулся. Метрах в десяти от меня, тут же, на перроне, стоял мордатый.
Ну ладно...
На лестницу, по лестнице вниз. Развилка. На выход?.. Я присоединился к самому плотному людскому потоку, что двигался в аэродинамической трубе длинного перехода на станцию У-бана. Стал ускорять шаги, втираться между идущими. Толкаться. Перешел на бег.
U-bahn. Подземка. Линия U-2. Я обернулся. «Хвост» не просматривался.
Направление Wandsbek – Gartenstadt. Направление Niendorf-Nord. In 1 min.
Я встал между эскалаторами вниз, на перрон, поджидая «топтуна». Ну?.. Нет, никого... Адреналин облегчил тело, как бодрящая поддатость.
Из туннеля выпростался поезд. На Nord. Оборачиваюсь. Никого.
Суюсь на эскалатор. Тот – автоматический – послушно врубается: но это эскалатор, работающий на подъем, а не на спуск, я не заметил значка «кирпич», – и меня относит назад, я чуть не падаю навзничь. Матерюсь, бегу по лестнице. Ныряю в дверь последнего вагона, прохожу до следующей (ну поехали, поехали!), осторожно становлюсь у нее, глядя назад.
Мордатый! Мелькает над плечом медленно спускающегося к перрону старика в шляпе. Встречаемся взглядами. «Топтун» бешено сыпется по ступеням. Не успеет.
Но он успевает: влетает в последнюю дверь за секунду до того, как съезжаются створки... Мы смотрим друг на друга. Мордатый глядит равнодушно-нагло, уверенно, лениво даже.
Это не слежка. Это – гон.
Hauptbahnhof-Nord. Народу становится больше, я начинаю пробираться в дальний конец вагона. Оттуда я едва вижу мордатого: кажется, он за мной не проталкивается. Jungfernstieg. Gдnsemarkt. Я совсем не вижу мордатого. Messehallen. Выскакиваю.
Узкий перрон между стенкой и рельсами. Мать. Мордатый, тварь, – на пути к ближнему эскалатору. Так что сворачиваю в другую сторону. На станции всего пара человек, кроме нас. Быстрее, быстрее... Вверх по эскалатору или прямо? Прямо. Там, впрочем, тоже эскалатор вверх.
Прыгаю по ползущим ступеням. Никаких идей, что делать теперь.
Вылезаю хрен знает где, на Karolinenstra?e: напротив, через улицу, – двухэтажные особнячки, здесь, за забором, – белые нумерованные короба Messe, выставочного центра. Справа, совсем рядом – телевышка:
