Испуг

– Могу до электрички. А если ты в город – могу в город – прямиком до метро.

Я колебался. Сам не знаю почему. А машина потрясающая! Эта была еще лучше, чем та, которую она позаимствовала тогда у сестры. Еще более сверкающая. Надо же – с открытым верхом!

– Так едем или нет?

Похоже, я осторожничал. (Или, может быть, лелеял старую обиду.) Я как будто прикидывал, нет ли опять в этом ее приглашении какой-то эгоистичной женской задумки.

Да нет же! Всё честно… Даша действительно отправлялась своим путем в город – утро как утро. А я тоже выполз на белый свет с какой-то своей суетой… Купить что-то… Мы совпали. Она ничего не задумывала. Она такая. Подбросить старикана, которого неделю не видела!

– Едем? – Она открыла дверь машины.

– Минутку.

Я вернулся в Осьмушник, кое-что быстро взял – и к машине. Сел рядом.

– Держи. – Я протянул ей ее белую маечку, проскучавшую (так уж случилось) долгое время в моем кармане.

– Зачем она мне?

– А мне зачем?

– Как память! – Она смеялась.

Я бросил маечку в ее бардачок.

– Дед… Фу, какой злопамятный! Фу, какое лицо!

А машина уже набрала скорость. Мы выехали за поселок.

Даша поигрывала рулем и смеялась:

– Ты же нормальный, добрый старикан. Зачем ты хочешь казаться гнусным?

Но я вдруг надулся: обида всплыла. Ничего не мог с собой сделать. На фига мне ее память, ее майка!

– С чего ты взяла, что я добр?

– Э, дед. Брось!.. Тебя за километр видно!.. Давай о другом. Ты мне лучше расскажи: зачем ты скакал голый по карнизам?

– Я не скакал.

– Еще как скакал.

– Нет.

– Не нет, а да. Газеты писали. Не совестно тебе?.. С тобой рядом, дед, была, можно сказать, молодая и красивая, а ты за кем-то еще гонялся?.. За кем?.. Голый, у всех на виду! Стыдоба!.. Газеты писали: два прожектора тебя вели. Как вражий самолет. В перекрестье тебя держали! Вернее, не тебя, а твой… ну, этот… Забыла, как называется.

Смолкла… И я молчал.

– …Мне главное, дед, было добраться до моей машины. (Вернее, до сестринской.) Едва- едва мы с тобой из Дома свалили, едва вышли на воздух, я машину увидела. Углядела!.. Припаркованную… Не тронутую ментами… Заправленную машину!

Она закурила.

– А это значило, что я – уже дома. Уже с отцом. С родненьким моим папочкой. Ты понял? Все остальное – не значило… Отец мог кинуться меня искать – и мог засветить себя. Там! В дурном месте.

– Какая хорошая дочь.

– Хорошая.

Помолчали.

– Я, дед, заметила, как ты отвалил с обидой. Но я уже решила… Всё правильно. Едва завидела мою машину в целости. Все остальное – ничего не значило… Цок-цок. Я прибыла в штаб дивизии. Так и повторяла себе мысленно. Я прибыла в штаб дивизии… Я прибыла в штаб дивизии…

Я не хотел выказывать долгой обиды. Это тупик. Это глупо!.. И потому я стал посмеиваться:

– А твоя ломка?.. Ха-ха-ха. (Я нарочито смеялся.) Это тоже цок-цок?.. А обстрел? (Я смеялся.) А мертвый Славик? (Я смеялся.) А то, что я оглох? А то, что я тебя не бросил?.. Ничего не значило?

Возможно, что и сам я (если счеты сводить на глубине) был зол как раз из-за того, что у этой красивой и молодой нашлось в тот час столько отваги – защищать папашку-политикана. Пусть даже сделалось это у нее мимоходом. Пусть на испуге! Пусть на инстинкте!.. Завидуешь, старый хер? – спросил я сам себя… Тебе бы такую дочечку. (Твои-то дочери где?.. Кого они по жизни выручают?)

А она повторяла, поруливая:

– Цок-цок. Цок-цок.

Потом все-таки заговорила:

– И нечего обижаться – нечего меня со стороны судить. Такая или сякая, какое твое дело!

Я молчал.

– Ты, дед, темный. Слыхал ли ты про заповеди? Там есть одна гениальная. Не суди людей – и не осудят тебя самого.

– Там не совсем так…

– Так! Так!.. Не спорь, дед. Применительно к людям – это как раз так! Мне папашка всё объяснил!

Я смолк. (Я мог бы еще осмелиться и кой в чем поспорить с евангелистами. Но как можно спорить с ее папашкой?)

– Да ты же совсем темный, дед! Меня качает, какой ты темный!.. Старый, а заповеди не помнишь.

Я опять попробовал смеяться:

– Если хорошо поднатужусь, вспомню.

– Нет, дед. Если ты хорошо поднатужишься, у тебя только член встанет. Ничего более значащего не произойдет. Ты это уже доказал. Вполне. Бегал голяком… Решили, что парламентарий наконец-то вылез с белым флагом!

Это удивительно, как она и мой племяш Олежка одинаково ерничали. Друг друга не зная… Одинаково прохаживались на мой счет. Одинаково мыслили. Одинаково отталкивали старого дядьку. (Заодно с его мужским естеством. Подчеркнуто заодно. Мой член уже мешал им жить. Занимал место.) Не сговариваясь, хотели меня задвинуть. Выталкивали меня куда подальше… На отмель. На обочину. В мусор. В никуда. В ночь.

– Ой! Я вдруг вспомнила… Битое стекло на полу. Хорошо, я тогда сообразила не оттаскивать тебя сонного в теплый уголок! Вся бы спина была в порезах!..

Тоже было понятно. Тактика. (Слегка посочувствовать зажившемуся старикану. Почему бы нет?..) Все равно же его на отмель. В никуда.

– Так что прости, дед… Может, и не надо было лупить тебя по башке. Да еще на виду у всех…

Она прибавила скорость.

– Но я же объяснила… Меня беспокоила машина. Ведь машину менты могли угнать…

Наше с ней объяснение вдруг застопорилось. Нас с Дашей прервали. Притом грубо прервали – свистком… И еще крепким встречным матом.

Ей пришлось съехать в сторону и тормознуть.

– Проверки на дорогах. – Даша готовила улыбку.

Мент… Словно проинтуичив, что милицию только что поминали всуе, страж шел к нам, строг и сердит. Но только в первую минуту. Пока не увидел близко Дашу.

Документы и права (она протянула ему) на этот раз у нее были. Милиционер взял.

Но что-то опять не в порядке… Я сразу почувствовал… По ее улыбке… Или машина опять чья-то?.. Или водительские права?..

Даша тотчас пустила в ход обаяние:

– Я… Я заторопилась… Я признаю.

– Куда заторопилась?

– Так получилось, капитан!.. В спешке… Прости, ради бога. Видишь! Еле-еле отыскала его на улицах. Заблудился, старый хер! Папашка мой!

Идея обаяния была та же самая: