кругом почему-то старичье!
Одно из объяснений этого белоголового сбора было (где-то в газете) вот какое: в 91-м году, если уж говорить о площадях в центре Москвы, первыми туда сошлись и сбежались молодые. Именно молодые шумели и лезли в 91-м под танки… Ярые!.. Красивые в гневе!.. Куда ни глянь, свежие энергичные лица. Зато, мол, в 93-м первыми выползли поглазеть старики.
Постепенно и в 93-м всё на тех улицах, конечно, смешалось – и возрасты, и лица, но первыми в 93-м были старики… Сначала все-таки мы, белые одуваны. Этакое метафизическое уравновешивание 91-го года. (В 91-м власть разрушалась, а в 93-м возникала вновь.) Просыпающаяся власть напрягает стариков. Волнует!.. В этом газетчик, возможно, угадал. Старики – гениальный народ. Вот только они никак не умирают вовремя.
Зато газетчик не прав насчет нашего якобы запоздалого тщеславия: мы вовсе не хотели в последний раз (он так и настрочил –
Просто посмотреть на эти ревучие танки, на кой-где пробитые почерневшие стены Дома… на стрельбу, на кровь… И ни мыслишки иной. Мы пришли постоять. Мы с удовольствием пришли
Возле оцепления Белого дома… От моста слева… Эти две сотни качающихся одуванчиков (стоя, старики покачиваются) я увидел из машины. Так получилось.
Поворачивая к Дому ближе (Даша крутанула рулем), мы прибавили скорости, но я успел их заметить. Сердце успело заметить их и ёкнуть – старики… Мое место было с ними. Я его даже отыскал глазом – прогал. Кусочек пустоты. Там меня не хватало. Там, как поется, как уточняется в песне, был и для меня
Я заерзал на сиденье поворачивающей машины, я даже рванулся дурак дураком – не выпрыгнуть ли?
– Петр Петрович, не дергайся. И не робей! – строго сказала Даша.
Мол, это от страха. Мол, старикан увидел танки. Ей так показалось. Стариков каждый раз подозревают в неполноценности, когда правильно подозревать их в ребячестве – в неизжитом детстве.
А я еще и еще оглядывался на белоголовых. Неправильно мне было уезжать от них. Неправильно, нечестно, постыдно. Я сидел, подпрыгивал на сиденье, душой дергаясь к ним!.. Но что было поделать!.. Дергался и всё больше понимал, что я прохожу, проезжаю, проскакиваю мимо!.. удаляюсь от них!
И все же. Ведь я тоже оказался здесь без всякого предварительного уговора, без сговора. Меня тоже примагнитило. Тоже загадка. И пусть мимолетом, но я коснулся этого непонятного (и подчеркнутого присутствием танков) стариковского места. Причастился.
Расклад таков. Старый Степаныч сошелся с молодушкой пятидесяти лет. Молодец… Старый Илья Васильич хотел жениться на молодой сорока лет… Тоже неплохо… И только старый мудак Петр Петрович в тот день цеплялся (без малейших шансов) за двадцатилетнюю… Чуть больше ей было… 21, я думаю. Дашей звали. Я опять и опять вспоминаю это. Она меня поманила пальцем, пальчиком, кончиком пальца – и я был готов.
Едва поманила, я тотчас влез к ней в машину (она сидела за рулем), и мне в голову не пришло спрашивать, зачем я ей… куда мы едем?.. А ехали мы именно туда, в Белый дом. У Даши там несколько знакомцев – из числа начинающих там службу молодых ребят.
А все потому, что в Доме работал ее отец – известный N. С ним, как с экономистом, считались политики всех направлений. Уважаемый. Солидный. Настоящая крупная шишка… Вот откуда замечательная (лучшая!) дача в нашем дохлом поселке (уверен, не единственная дача в их семье). Вот откуда и машина, на которой мы с Дашей мчались (знаю, не единственная в их семье классная машина).
Еще девяти-десятиклассницей Даша приходила к N на его работу просто так – а позже уже в открытую навещала в Доме папу. Красивую девочку знали, баловали. Красивой девушке разрешалось и просто походить здесь с этажа на этаж – и побегать, и пошалить. (Отсюда и небоязнь, и отличное знание всех этих коридоров и кабинетов.) Здесь трудилась тысяча чиновников и разного рода клерков. Пестрый люд… Здесь же работали несколько Дашиных молодых людей, пробовавших между делом несильные наркотики. Дань моде. Баловались!
Даша и ехала за дозой. Оказалась на мели. Она уже мучилась… Я не догадывался. Я просто был с ней. Я, помню, даже ликовал в машине! (Еще бы. С начинающей наркоманкой за рулем.) Если старикашка вяжется к совсем уж молодым женщинам, он обязательно вляпается.
Старикашка был для Даши не более чем балласт, который надо будет вскоре сбросить.
– Ну что, дед. Ты еще не струсил?.. – спрашивала она весело. (И с подспудным напором человека, спешащего за дозой.)
Торопилась!.. Едва припарковавшись, мы бросили машину и самым скорым шагом направились к Белому дому, где еще не вполне оформилось оцепление. Даша отважно шла прямо на солдат. Она как бы вела меня… Прихватив жестко под руку.
Она тащила, она волокла меня, как будто я хромал или не мог идти сам. И прямо к зданию Дома… Еще раза два она бросила на ходу встречным людям в погонах: «Из мэрии!.. Из мэрии!» Она говорила строго и шла напрямик. А я ведь и сам мог идти. Я не больной! Я хотел высвободиться! Но как – она, точно кошка, цепко меня держала… И шипела, как кошка: «Ш-ш-ш, дед. Будешь дергаться – нас прихватят… Ш-ш- ш!»
Я пока что не вполне понимал, что был для нее неким прикрытием… Чтобы ей легче пройти… К тому же я был все еще заторможен мелькнувшей мыслью. Перед глазами так и стояла поляна, усеянная стариками. Белая полянка… Одуванчики. Что они там делали? Возле солдат оцепления… Мелькнул там Илья Васильич? Или мне померещилось?..
Тем же манером: «Из мэрии!.. Из мэрии!..» – Даша провела важного старичка в самое нутро Дома.
– Притихни. Не дергайся, дед, – сказала Даша. – Мы пришли.
И я притих. Влюбленный старикашка!
Внутри Дома мы попали в толпу воинственных парламентариев. Электричества там уже не было. Какие- то фонарики среди утра. Какие-то люди. Пестрая возбужденная толкучка, противостоящая Ельцину… Некоторые с автоматами… Даша двигалась сквозь них быстро, как нацеленно. Хорошо знала, зачем пришла… А я боялся, что отстану.
Весь служивый люд с этажей уже спустился вниз. Все были здесь… Но как ей найти кого-то нужного в толпе?.. И здесь ли он вообще?.. Даша искала здешнего парикмахера Славика и еще какого-то компьютерщика Мишку, чтобы получить свой дозняк. (Припрятанный у них.) Но из спрашиваемых людей никто Мишку не знал… Славика давно не видел… Отвечали грубо.
А дальше Даша сама рванулась искать. Ее глаза уже были с безуминкой. Она побежала по лестницам вверх. На опустевшие верхние этажи… А я, конечно, увязался за ней. Бежал следом… Нам с ней, что называется, повезло. Начался обстрел. В это самое время.
Первый же залп словно бы разорвался в моем левом ухе. При следующем близком разрыве так тряхнуло, что пол под ногами вдруг стал играть, стал скользким… Я упал. Встал и снова упал… Однако и близкие разрывы снарядов ничуть не приостановили Дашу – ей плевать! – она знай бежала по этажу… Заглядывала в опустевшие кабинеты.
Меня Даша словно не замечала. На фиг нужен!.. А я уже не так шустро бежал. Где-то (где не помню) расшиб колено.
Было на этажах совсем пусто, пустынно. Изредка в коридоре возникал некий заблудившийся человечек, и Даша бросалась к нему с расспросами. Даша металась. Мы оба были как шизанутые. А заждавшиеся танки били по Дому, залп за залпом.
Особенно она искала Мишку-компьютерщика – этот многопрофильный спец мог быть сам
