спину и пребольно себя ущипнула.
Пумпянский спал. Работавший с Эмилем Гилельсом Пупков был увлечен изгибом Симиного бедра.
Однако заведующая учебной частью, которой в шкафу с самого начала не понравилось и которая еще до начала эксперимента втайне от Симы поменяла диспозицию, спрятавшись за одной из звукопоглощающих портьер (такими зелененькими звукопоглотителями были завешены все углы), была начеку! Она видела все: и гадкое Симино самощипание, и мертвый сон Пумпянского…
– Соню Пумпянского – к приготовишкам. Пупкова – на пенсию. А эту садомазохистку – выкинуть из школы вон! – резко скомандовала завуч.
Симин дед на садомазохистку обиделся.
– Это чего еще за садомазохиська такая? Мы потомственные краснопресненцы! Рабочая кость! Ни в каких садах, ни за какие «хиськи» никого отродясь не дергали…
Несмотря на дедову обиду и его письмо в Государственную Думу (фракция КПРФ на письмо отреагировала вяло), Сима вылетела из Мерзляковки пробкой. И тут же переключилась на спорт…
Ходынин давно ушел слушать свой любимый рок-энд-блюз, а Сима в задних комнатах все «скачивала» и «скачивала» из портала собственной памяти позорный пыл воспоминаний.
Но через некоторое время опомнилась и сладко замурлыкала:
– Омерзительная лирика, – ликовала Сима. – Супер, сверхомерзительная!
Тихо покачиваясь от страсти, Сима (втайне от Олежки любившая пропеть что-нибудь из дохленькой комсомольской попсы) пошла любоваться на Змея-Ходыныча…
Тем временем подхорунжий Ходынин, вжимая голову в плечи сильней обычного, беседовал с бывшим Наполеоном, а теперь с ведущим рок-программ – Виктором Владимировичем Пигусовым.
– Черный русскоязычный блюз – просто выдумка, – вежливо отвечал Ходынину ставший после ледяной купели и задумчивей и патриотичней Витя.
– Не скажите… – скромно демонстрировал знание предмета подхорунжий. – «Протопи ты мне баньку по-черному» – это ведь один из первых русскоязычных блюзов. И с хорошей долей «черненького»! Высоцкий в этом деле понимал… – горько радовался давнему пониманию Высоцкого подхорунжий.
– Бред, – фыркал Витя. – Отстой.
– И «Бродяга к Байкалу подходит» – тоже блюз! Старинный русский блюз-романс!
– Бродяга к Байкалу подходит. Подходит… И камнем на дно! – невесело заржал Наполеон-Пигусов.
Правда, глянув на Ходынина, быстро ржачку прекратил, сказал уважительно:
– А вы прямо-таки – блюзовед стали!
– Блюзовед звучит как лизоблюд. Рвать пора блюзоведов четвероногих!
– Что вы, зачем же рвать… – Витя испугался. – Про блюзоведов это я так… Случайно вырвалось…
– А вот вам еще один русский блюз!
забасил Ходынин.
Баритонально всплакнул в ответ ему Витя. Но не удержался и от критико-режиссерской оценки:
– Русские частушки из дельты Миссисипи! Вот что такое ваш «дикий мед»!
Ходынин побагровел. Широкая спина его взбугрилась. Доверчивые лермонтовские глаза сузились. Он встал:
– Не мути, мутило! Русский рок – он ведь бывает не только черный! Теперь он еще и красный! Целое направление русской музыки теперь можно называть: «красный рок»!
– Красный рок? – ужаснулся Витя. – Как это понимать – красный? Рок бандитов, бандюганов?
– А вот как понимать!
Ходынин резко переместил свой увесистый кулак прямо к Витиному подбородку…
Гремя эмалированными ведрами, к столику подошел официант.
Он был в крахмальной рубахе и в резиновых, залепленных густой болотной тиной сапогах.
Официант прерывисто дышал: тяжелые ведра были накрыты широкими эмалированными, неудобными для транспортировки тазами.
– Чего… Чего вам, любезный? – Витя испугался официанта больше, чем Ходынина.
– «Ужин браконьера» заказывали? – хрипло выкрикнул официант.
– Да… То есть – нет! Теперь уже не надо… Я думал, что это… Мне нельзя есть на ночь! – внезапно взвизгнул Витя.
– Заказывали – получите, – официант взгромоздил одно из ведер на стол.
– Я не хочу, не буду! Вы – бандит! Несите свои ведра обратно!
– Давайте мне, – Ходынин расслабился. – Я оплачу этот «ужин браконьера». Что там у вас?
Официант взгромоздил на стол и вторую посудину. Подняв двумя руками один из тазиков, сунул голову прямо в ведро, но тут же выдернул ее обратно.
Крылышки ноздрей его при этом нервно затрепетали, как у необученного птенца в полете.
– Осетрина снулая! – старательно перечислял официант. – Кости семги! Э-э… Плотва московская водоканальная, слабо мутирующая. Голова севрюжья, на кол насаженная, лампадным маслом сбрызнутая. Рябчик распутинский, в сметане, краденый! Ножки тапирьи, свежерубленные, зоосадовские!..
Из второго тазика был аккуратно вынут небольшой изящный поднос. Конфузясь, официант посунул его по скатерти, в сторону все еще стоящего на ногах Ходынина.
На подносе, перетянутые накрест аптечными резинками, сверкали таблетки в ярких современных упаковках.
– Ширяетесь, четвероногие? – подхорунжий попытался схватить официанта за грудки.
Тот отшатнулся:
– Никак нет-с: полагается! К каждому из блюд браконьерских набор таблеток полагается!
– Что за таблетки?
– Эспумизан, пурген, сульгин, касторка. Активированный уголь, рвотный корень, солодка. А также после рвоты на выбор: «Виагра» или четверть таблетки клофелина – возбудиться или забыться.
Ходынин рассмеялся и полез головой во второе, сияющее холодным блеском эмалированное ведро.
Подошедшей в эту минуту Симметрии от вида эмалированных тазов и ведер стало зябко. Ища тепла, она оглянулась по сторонам.
Олежка все не возвращался. Подхорунжий копался в ведрах и хвалил растерявшегося Витю за необычный заказ.
«Кончай финтить! Займись делом! – сказала сама себе Симметрия и тут же задумалась: не пройти ли в задние комнаты для лучшей подготовки к встрече с Олежкой?
Витя продолжал хандрить. «Ужин браконьера», напомнив о недавних речных страданиях, вызывал досаду, затем и легкий ужас.
Быстро заключив перемирие с Ходыниным, новый ведущий рок-программ, заслуженный артист России, стран балтийского побережья и третьего мира Виктор Пигусов, вздрагивая, побрел к сцене.
26
После купания в Яузе Витя жизненного актерства посбавил. Баритон его зычный треснул. Выходя с недавних пор на сцену представлять очередную рок-группу, он теперь долго не разглагольствовал. Умом посетителей не стращал. Стишки читать бросил. После стёбовой предвариловки колобком укатывался со сцены.
То, как Витя смешивал музыкально-критическую терминологию и московский стёб – вопреки его собственным ожиданиям – многим нравилось.
В тот вечер, объявив одну из питерских подпольных групп: «К нам приехал Питер-Питер… Ждете, я срифмую – литер? Фигушки! Я просто скажу: музыка у них своя, незаемная, некоммерческая, с причудливыми гармониями и приличной ритм-группой. Есть склонность к импровизу, временами вы можете ощущать чудный свинг…» – Витя без замедления скатился со сцены.
Неожиданно для самого себя он двинулся ко все еще одинокой в этот ночной час Симметрии. Ходынин
