— Ты помнишь, что Стелла рассказывала про свой сон?
— Помню. Я спустился вниз. Там ничего не было.
— А как ты себя чувствовал?
— Немного взволновался.
Она пристально посмотрела на меня.
— Ты что-то скрываешь.
— Мне было ужасно холодно, до дурноты — признался я.
— Холодно? И все?
— Больше ничего.
— Ну я страшно рада, что ты тоже слышал.
— Могу тебя понять.
— Только теперь мне делается жутко.
— А ты не пугайся. Мы к этому привыкнем, ко всему привыкают. Сегодня роскошное утро. Давай плюнем на все это. До середины дня будет отлив, а Макс и Джудит раньше двух не уедут. Что, если устроить ранний ленч на пляже?
Разглядывая остатки вчерашнего пира, в изобилии разложенные перед нами на песке — салаты, бисквиты, сливки, пирожные и сандвичи, — Макс с громким вздохом посетовал, что ему не девять лет. Он уже прогулялся и принес нам добрую весть: пожалуй, он приедет сюда осенью, будет писать окрестности.
— Великолепно! — сказала Памела. — Надеюсь, — добавила она, — к тому времени мы сможем предложить вам комнату, в которой вас ничто не будет беспокоить.
Но Макс сказал, что ему лучше остановиться в «Золотой лани».
— Когда я работаю, я плохой гость, — добавил он.
— А я не успокоюсь, — тихо сказала Джудит, — пока не переночую в мастерской.
Наступило молчание. Здесь, в бухте, под прикрытием скал было очень жарко. Море блестело, в воздухе дрожало марево. Макс в белой фланели, ярко-зеленый халат Джудит, небесно-голубой купальник Памелы, тарелки и стаканы, расставленные на цветочной скатерти, — все это составляло удивительно живописную картину. Мне хотелось рассказать, что произошло со мной перед рассветом, но сейчас, здесь, ночные события казались невероятными. Довольно осторожно я сообщил им обо всем, что слышал и видел, но ничего не сказал о том, как себя чувствовал. Джудит и Макс встревожились и расстроились. Я даже пожалел, что заговорил об этом. Наступило напряженное, тягостное молчание, потом Макс озабоченно сказал:
— Хотел бы я знать, что можно сделать?
— Запереть мастерскую и выкинуть это все из головы, — ответил я.
Памела возразила:
— Я не могу.
— Ты ведь уже начинаешь привыкать. Ты же научилась спать под потусторонние вздохи, — напомнил я ей.
— Но этот плач может повториться в любую ночь, Родди, а он такой безутешный!
— Хорошо, — сказал я. — Что ты предлагаешь?
— Я бы хотела дознаться, в чем дело, кто плачет и почему. Почему чья-то душа горюет и не может успокоиться?
Откровенно говоря, меня не интересовал этот разговор, мысленно я уже весь ушел в свою пьесу, а частица моей души негодовала, что с нами нет Стеллы. Я ответил, не задумываясь:
— Жаждет отмщения — вот классическая причина.
Макс с сомнением посмотрел на меня.
— То, как действует атмосфера в мастерской, не дает оснований думать о мести.
Памела наморщила лоб, она старательно счищала песок с завитой розовой раковины:
— Если бы можно было узнать, чем эту душу успокоить…
Макс спросил:
— А вы догадываетесь, кто бы это мог быть? Мы с Памелой переглянулись, но не ответили.
Наверно, мы подумали об одном и том же, и нам обоим не захотелось называть имена.
До этого момента Джудит молчала, теперь она задумчиво произнесла:
— Обязательно ли считать, что вас беспокоит неприкаянный призрак? Может быть, все дело в прошлом этого дома? Ведь есть какая-то теория, что сильные чувства могут пропитать собой материю, внедриться в полы и стены, а затем воздействовать на чувствительного, восприимчивого человека. Нельзя ли этим объяснить то, что произошло со мной, да и с Родериком тоже?
— Но нам-то что прикажете делать с этими прошлыми бедами? — спросил я.
Джудит улыбнулась:
— Просто жить в доме, как вы живете.
Я согласился:
— Ладно, попробуем!
А Макс одновременно со мной сказал:
— Ты права!
Но Памела, видно, сомневалась.
— Боюсь, что все не так просто, — вздохнула она. Потом засмеялась и продекламировала — она обожала переиначивать цитаты:
Смеясь, мы собрали вещи и стали карабкаться по скалистой дорожке. Наверху бесчинствовал ветер, сразу раздувший наши полотенца.
«Джудит права, — подумал я. — Жизнь в „Утесе“ деятельна, разнообразна и свободна; странно будет, если энергия и спокойствие живых не смогут заглушить печали умерших».
Глава VII
ОТЕЦ ЭНСОН
Работа над пьесой неслась во весь опор, и за три дня я вчерне набросал три акта. Мрачные страсти моей героини Барбары влекли действие все дальше, увлекая за собой и меня. Даже прискорбный факт, что в доме обитают привидения, который уже нельзя было отрицать, не мог оторвать меня от работы.
Снова до меня несколько раз доносились стенания, снова я лежал и прислушивался. Я убеждал себя, что это — отзвуки прошлого, и о современных, сиюминутных горестях они свидетельствуют Не больше, чем граммофонная пластинка. Не стану утверждать, что сам я верил этим уговорам, но все же они помогали. Я снова засыпал и в полузабытьи впитывал трагическое настроение, владевшее домом, чтобы использовать его в своей пьесе. К моему облегчению, Памела сказала, что ничего не слышала по ночам ни во вторник, ни в среду.
В четверг мне удалось ее порадовать. В тот вечер я окончательно уверовал в добротность моего замысла придумал конец и решил, что работу над пьесой стоит продолжать. Спустившись в гостиную, где
