еще чего-нибудь, и она кивнула:
— Я боюсь, что опять услышу этот плач. Ну как сердце у меня начнет колотиться? Я и так-то чуть не умерла от страха! Может, мне лучше ночевать в кухне? Вы мне не поможете перетащить кровать?
Это было проделано весьма быстро. Живя в «Утесе», мы только и делали, что таскали кровати туда- сюда. Я пожелал Лиззи спокойной ночи, но чувствовал, что вряд ли кто-то из нас может рассчитывать на безмятежный сон.
Кармел… Конечно, это Кармел наводит ужас на «Утес», думал я, сидя у догорающего камина. Неважно, действуют ли на нас воспоминания ее пережитых здесь муках, или в доме действительно обитает ее призрак — с этим жить нельзя! Нам грозит опасность, чутье не обманывает Памелу, и призрак Кармел упорно жаждет мести. Может, у привидения прибывает сил, раз теперь уже и Лиззи слышит эти рыдания? А вдруг Кармел вот-вот покажется нам, материализуется полностью? Интересно, какая она? Я представил ее себе — эту Кармел — черную, исхудавшую, со впалыми щеками и провалившимися глазницами — точь-в- точь мертвая голова, которую видела в зеркале Джудит. Только у нашего привидения и глаза есть, их взгляд прожигает насквозь, а иногда наоборот — от него кровь стынет в жилах. Я испытал этот взгляд на себе. Нет, увидев такой страшный призрак, если он материализуется, можно сойти с ума, человеческий мозг этого не выдержит!
Утомленный тревожными мыслями и чувствуя все большую благодарность к Максу за то, что он едет к нам, я пошел наверх, не надеясь на спокойную ночь. Однако ничего необычного по дороге в свою комнату я не заметил и, повертевшись в постели с боку на бок, через полчаса заснул.
Меня разбудила Памела. Раньше этого никогда не случалось, и я всполошился, увидев ее в белом халате в дверях. Правда, вид у нее был спокойный, она тихо попросила меня:
— Пожалуйста, выйди сюда.
Мы вместе подошли к перилам лестничной площадки — вокруг царила тишина и ничего странного видно не было. Памела не стала ничего объяснять, но уже через минуту я понял, что ее взволновало, — в доме пахло мимозой, волны аромата набегали одна за другой, словно их подгонял теплый ласковый ветер.
— Попробуем найти, откуда идет этот запах, — прошептала Памела.
Мы спустились в первый этаж, в холле пахло еще сильней, а в детской, как ни странно, аромат почти не ощущался. Памела тихо засмеялась — очень уж все это походило на игру в «горячо-холодно». Я отпер дверь в столовую и остановился в удивлении. В комнате не было мебели — мы не успели ее обставить, — стоял только шкаф в углу да ящики с вещами и прислоненные к стене картины и ковры, свернутые в трубку. Электричества в столовой тоже еще не было и залитая бледным лунным светом, она казалась неестественно тихой, необитаемой, но воздух в ней был напоен благоуханием золотистой мимозы. Запах творил чудеса и с временем, и с местом — на минуту мне почудилось, будто я поднимаюсь по террасам холма в итальянской Ривьере, а земля у меня под ногами золотится от цветочной пыльцы.
— Даже голова кружится, так сильно пахнет, — шепнула Памела. Она ходила между упакованными ящиками. Склонившись над одним, она глубоко втянула в себя воздух и поманила меня пальцем Подойдя, я понял, что здесь пахнет сильнее всего. Мы оба говорили приглушенными голосами и старались не шуметь, словно боялись кого-то потревожить, — так действовала на нас таинственность обстановки. Памела приподняла незапертую крышку ящика и тут же тихонько опустила ее. Я услышал, как она ахнула, и увидел, что она оперлась руками о крышку, словно ей стало дурно.
— Что там, Бога ради? — прошептал я, мы стояли бок о бок, но я успел разглядеть в ящике только кучу какой-то рухляди.
— Разве ты не видишь? — чуть не рассмеялась Памела. — Это же не наши вещи. Это вещи Мередитов, всякое старье, вынутое из шкафов в мастерской. Тут что-то нечисто, Родди. Надо спешить.
— Вещи из мастерской? — не понял я. — Что ты имеешь в виду?
Памела, сдерживая волнение, стала тихо объяснять.
— Это старье; Чарли должен был его выкинуть. Но Лиззи не разрешила сжигать эти вещи, она хотела сначала их разобрать, вот мы их и отложили Я совсем забыла об этом ящике. Давай вытащим все и рассмотрим.
Я развернул ковер и расстелил его между двумя окнами, сквозь которые в комнату проникал слабый лунный свет. Мы подтащили ящик к ковру, и я начал вынимать из него содержимое — вещь за вещью, а Памела, стоя на коленях, раскладывала все на ковре. Оба мы были одурманены все усиливающимся запахом мимозы.
В ящике хранился всякий хлам, который обычно или жалеют выбросить, или откладывают на всякий случай, вдруг пригодится. Здесь были свертки обоев, обрывки обивочных тканей, географическая карта, куски старого, несвежего, покрытого пятнами шелка и кружев. Наверно, эти полотнища набрасывали на натурщиц. Я извлек из ящика мавританскую лампу, отделанную мишурой, потрепанного грязного плюшевого мишку, замурзанную куклу без головы и большую коробку из-под шоколада с отставшей картинкой на крышке, — словом, это был ничем не примечательный набор старых вещей.
Я обернулся к Памеле.
— Ты уверена, что запах мимозы нам не померещился? Сейчас ты его чувствуешь?
— Еще как! Его как будто веером подгоняет по воздуху, наплывает волна за волной. Мне даже слегка дурно.
Она сидела, опустив голову. Я тоже двигался, как в тумане.
— Может, бросим все это? — спросил я. — Больше тут ничего нет.
— Нет, — слабо возразила Памела. — Открой-ка эту коробку из-под конфет.
Почему-то мне очень не хотелось дотрагиваться до коробки. Я бы предпочел, чтобы Памела ушла. Может, при жизни Мери и была красивой и доброй, но я вовсе не хотел, чтобы она предстала перед нами в этой залитой лунным сиянием комнате. Я предложил:
— Давай оставим это до завтра!
Но Памела, стряхнув с себя оцепенение, взяла в руки коробку и открыла крышку. Под ней лежала аккуратно сложенная маленькая квадратная шаль из полосатого шелка со спутанной бахромой. Потом Памела вынула из коробки газовый веер, украшенный бисером, высокий черепаховый гребень, искусственную красную гвоздику, пустой флакон и пару кастаньет.
— Сокровища Кармел! — прошептала она едва слышно.
Мне стало жутко. Я старался отогнать мысль о тем, что мы пришли сюда не случайно, что-то привело нас в эту комнату, зачем-то было нужно, чтобы мы обнаружили эти вещи. Я ощущал рядом чье-то потустороннее присутствие. Я даже не сразу расслышал, что говорит Памела. Она повторила:
— У тебя есть спички? Что написано на флаконе?
В кармане моего халата нашелся коробок. Я зажег спичку и с трудом разобрал выцветшую надпись на флаконе, имевшем форму сердца: «Parfume Mimosee»23.
Памела схватила меня за руку и, шатаясь, вскочила. Мы бросились вон из комнаты, заперли за собой дверь, и я спрятал ключ в карман. Пока я открывал парадную дверь, чтобы свежий ночной воздух выветрил запах мимозы, Памела сидела в холле на сундуке. Когда я снова закрыл дверь, запах исчез, но холл стал наполняться леденящим холодом.
— Ты что-нибудь видел? — прошептала Памела.
— Нет! И не желаю! Скорей! Бежим к тебе в комнату!
Памела была белее бумаги, она заколебалась, но ни на лестнице, ни на площадке никого не было видно, и мы поспешили наверх. Разожгли керосиновую печку, которая все еще стояла у камина Памелу трясло, она до сих пор сжимала в кулаке флакон.
— Он больше не пахнет, — удивилась она.
Действительно, от запаха и следа не осталось.
— Наверняка это вещи Кармел, правда? — спросила Памела робко и взволнованно.
— Боюсь, что сомневаться не приходится, — ответил я. — Все это — непременные принадлежности испанских танцовщиц. Наверно, она позировала Мередиту в таком наряде. Конечно, это ее вещи.
И вдруг Памела воскликнула:
— Посмотри, что у меня с пальцами.
Она протянула мне правую руку, в которой сжимала флакон. Три пальца омертвели и стали как
