— Ах-с-с!! Нет-с-с!! Неужели вс-с-с-е погибло, мас-с-с-тер? Я вс-с-с-е ис-с-с-правлю, с-с-с-тарый Хисс- с-с вс-с-с-е ис-с-с-правит! Вы с-с-с-отворите новую Орду...
— Дубина! Неужели ты до сих пор не понял, отчего я сержусь?! Да оттого, что Орду сотворил вовсе не я! И не мои собратья — маги нашего сообщества! Это дело рук кого-то иного!.. Орда, она возродится, — но когда? И сумеем ли мы подобрать к ней новые управляющие заклятья? Понял, что наделал?! Теперь тебе придется ответить передо всем Тайным Советом!
— Ах-с-с! Мас-с-с-тер, не надо, не надо-с-с! Они превратят меня-с-с... в... с-с-с... что-то-с-с ужас-с-с- ное!
— Ну уж не знаю. Но за глупость придется расплачиваться!
— Ах-с-с-с, ах-с-с-с, нес-с-с-час-с-с-тный с-с-с-тарый Хис-с-с!...
— Скули сколько влезет, безмозглая змеюка. Тебе это уже не поможет.
— Дедушка Хрофт, а мама скоро вернется?
— Не скоро, девонька, не скоро. Рад бы сказать тебе, что, мол, уже завтра, да не могу. Потому что вранье это будет, а врать нельзя. Только самым маленьким, бывает, говорят неправду, потому что правды они пугаются, бедные. Но ты-то, Ками, девочка большая, храбрая, тебе я только правду говорю. Не скоро еще мама вернется.
— Не скоро... — Девочка повесила нос. — А когда?
— Вот кончится лето... Листья пожелтеют, осень наступит, потом снег пойдет, землю до весны одеялом накроет, чтобы выспалась получше, — тогда, глядишь, мама и вернется. Но я постараюсь, чтобы она тебе приснилась.
— Да?! Ой, хорошо как, дедушка! Я ее так хочу увидеть! Ну хоть бы во сне... Так скучаю... — Ками шагнула вперед и прижалась темно-русой головкой к могучему плечу Отца Дружин. Они вдвоем коротали время перед закатом, глядя, как солнце укладывается спать в облачную постель, как сумеречные тени выползают из оврагов, неспешно растекаясь окрест, слушая, как смолкают голоса дневных птиц, молчаливо приветствуя милосердную матушку-ночь, простирающую свой благодетельный покров над уставшими от дневной суеты землями.
— А как же гномы, друзья твои? — Громадная ладонь осторожно легла на тонкие плечи. — Разве тебе с ними не весело?
— Весело, конечно, дедушка, — днем-то я веселая, мы играем с ними, они меня по лесу водят, учат, показывают все, а вот вечером... Как маму вспомню, так реву...
— Что плачешь — это хорошо, девонька. Значит, любишь ты ее. А если любишь, то и ждать легче.
Девочка повозилась, устраиваясь поудобнее, словно птичка в гнезде.
— Деда, а ты не мог бы... маму... ну, сюда вернуть?
— Мог бы, девонька, мог бы. Да только нельзя. Слово твоя мама дала. А слово — оно крепче Красной Скалы, что у нас в лесу высится! Раз уж дадено — нужно исполнить.
— А кому она это слово дала? И зачем?
— Так надо было. Страну свою твоя мама спасала. И спасла. И за то великая ей честь будет. А сейчас... Должна она тем помочь, которые ей помогли. Таков ведь у жизни закон — помогай! Помогай тем, которые тебе на помощь пришли. И сама других выручай, если попросят — или если даже не попросят, а просто увидишь, что кто-то в беде. Тогда уж не жди приглашения!
— Деда, деда, а почему нам к маме в гости нельзя?
— Нельзя, потому что очень занята она. Так занята, что и сказать невозможно. Никак нам к ней пока нельзя. Но ты не сомневайся — как только можно станет, она нам непременно знать даст...
— Скорее бы, дедушка...
Свою угрозу уйти с хутора Саата осуществила. Некоторое время мы молча шли по лесной тропе, а потом моя спутница внезапно повернулась, уткнулась лицом мне в грудь и зарыдала.
— Эльстан... Куда ж мы пойдем?.. Сожрет нас Орда! Ни огня, ни угла...
— Разве мало мест на белом свете? Разве обязательно на хуторе обретаться? Пойдем на юг, в Гален.
— Ой. что ты, что ты! Киита не перенесет... Да и кроме того... Костяная Гряда...
— А что гряда?
— Разве ты не знаешь? Нам, в Лесном Пределе рожденным, на юг хода нет. А пойдешь — так Смерть на Костяной Гряде встретит и прибавит череп твой к тем, что уже там валяются! И сгинешь ты без погребения, а плоть твою Орда сожрет...
— Да что ж там за страх, на этой Гряде? — удивился я.
— Неведомо то, — понижая голос, шепнула мне Саата. — Да только никто в это не верящий так на юг и не ушел. Люда-то по Гряде той ходят, и, ежели нет у тебя в мыслях на юг бежать, ничего с тобой не случится...
Вот так-так! Это уже интересно. Это достойно внимания.
— Саата... Может, подождешь, пока я на эту Гряду взгляну?
— Ой, нет, нет. нет! Ты что?! Даже на секунду тут одна не останусь! — И в слезы. Насилу успокоил. Ладно, Костяную Гряду оставим напоследок.
— Ну а может, сами по себе устроимся?
— Одни, без людей? Ой, что ты, что ты! Нельзя одной в доме. Не справиться. Ведь хозяйство нужно немалое! И скот, и птица, и все прочее... На хуторе все помощь друг другу подают... Да и что это за жизнь в глуши, без никого?
Наверное, мне следовало сказать — «так ведь зато со мной», но не решился Хочет Саата с людьми, не может она без людей — пусть так и будет.
— Неужели ни один хутор не согласится нас принять?
Саата шмыгнула носом и, оторвавшись от меня, принялась перепеленывать Кииту.
— Чистого совсем не осталось... А хутор другой... Если уж родной отец от порога прогнал...
— И что, здесь все такие?
— Все, все... хотя нет! Постой! — Лицо ее внезапно прояснилось. — Нивен!... — Так я услышал историю о гибели Защитников Нивена и о том, что его хутор, лишившись за прошлую зиму почти сорока человек, принимает всех изгоев.
— А если ты им свои молнии покажешь, точно примут! — вытерев слезы, весело тараторила Саата, едва ли не подпрыгивая.
— Что ж, идем туда. — Мне было все равно куда. Лишь бы с ней.
Без всяких приключений на следующий день мы добрались до нивенского хутора.
— Отстроился-то как, — заметила Саата, когда нашим взорам открылись новые бревенчатые срубы и уже высоко поднятые кирпичные стены.
Нам навстречу высыпал весь хутор, и я сразу же заметил — народ здесь был куда замореннее, чем и у Аргниста, и у отца Сааты. Вышел и Нивен, здешний хозяин. Саата поклонилась ему в пояс.
— Прими, почтенный хозяин. Слышали мы, у тебя жизнь нелегкая, да зато вольная, вот и пришли. Прими, почтенный Нивен!
— Погоди-погоди, Саата, жена Арталега, Аргнистова сына. Как это так? Как же мне тебя принять? И кто это с тобой?
— Ушла я от мужа, почтенный Нивен. Тиранил, душегуб, измывался по-всякому. Не стало моих сил больше!..
— И сбежала ты с пригожим полюбовником, — закончил Нивен.
Физиономия его мне решительно не нравилась.
— Не так, чтобы так, почтенный Нивен. — Саата и бровью не повела. — Не сбежала я. Честно, при всех, ушла. Нет такого обычая, чтобы жену смертным боем бить!... А мы, коли примешь нас, тебе пригодимся. Я — травница, хвори лечить умею, роды принимать и все такое прочее, а Эльстан, супруг мой, с Ордой лучше всякого Защитника сражаться может. — Она повернулась ко мне. — Покажи им, пожалуйста!
И я показал. Жидкий огонь, разящие молнии, незримые давящие жернова — не самое губительное, но самое зрелищное из своего арсенала.
Народ пораскрывал рты и попадал окарачь. Однако стоило мне закончить, как все завопили в один голос:
