президента Джона Кеннеди свидетельствовали, что его администрация будет добиваться изоляции Кубы от стран Латинской Америки при полном сохранении экономической, социальной и политической зависимости этого континента от США.
Только в июне—июле 1961 года органы государственной безопасности Кубы раскрыли более 16 планов покушений на премьер–министра Фиделя Кастро, а также много планов покушений на остальных лидеров революции и на других лиц, в том числе на посла СССР на Кубе Кудрявцева и Юрия Гагарина[377].
Словно чувствуя некую «заряженность на Кубу» своего президента, американские спецслужбы начали подстрекать Кеннеди, предоставляя ему ту информацию, которую он хотел слышать в подтверждение своих кубинских установок.
Как стало известно из недавно рассекреченных материалов, ЦРУ сознательно вводило в заблуждение президента Кеннеди и его ближайшее окружение и стремилось склонить его к принятию скорейшего решения о вторжении на Кубу[378]. Лэнгли нарочито искажал донесения своей агентуры на Кубе, в выгодном для себя свете преподносил высказывания представителей интеллигенции, рабочих сахарных плантаций, владельцев баров и ресторанов, число которых, к слову, на острове резко шло на убыль. Их высказывания, на самом деле, походили на «глас вопиющего в пустыне», а не являлись выражением мнения подавляющего большинства кубинцев. Но эти, часто вырванные из контекста, «крики души» должны были создать картину тотального недовольства политикой революционного правительства и лично Фиделем Кастро. Кроме того, новая Куба преподносилась как форпост советского влияния в Латинской Америке. А это, по логике вещей, противоречило одному из основных постулатов североамериканской внешней политики – доктрине Монро, декларировавшей принцип невмешательства стран американского и европейского континентов во внутренние дела друг друга.
А Фидель словно дразнил своих противников. 8 ноября 1960 года, после приема в советском посольстве по случаю годовщины Октябрьской революции, в четыре часа утра (!), он пришел, что называется, «попить чайку» в редакцию кубинской коммунистической газеты «Ой» и признался опешившим от столь раннего гостя журналистам, что еще с университета зачитывается «марксистской литературой» и, к огромному удивлению и репортеров, и наборщиков, и даже своих соратников, назвал себя марксистом и коммунистом. А в конце своего монолога заявил, что у Кубы нет иного пути, чем строительство социализма: «Москва – это в конечном итоге наш мозг и главный руководитель, и к ее голосу надо прислушаться» [379].
Телеграмма о том, что Фидель Кастро наконец–то «определился», «со свистом» улетела в Москву. Бальзамом на душу членов советского политбюро стало заявление Фиделя о том, что отныне посты в кубинском революционном правительстве должны занимать коммунисты. Фидель Кастро доказал, что не бросает слов на ветер, и действительно стал привлекать коммунистов для работы в своем правительстве, навлекая еще больший гнев представителей правых партий. Признание Кастро было вдвойне парадоксальным, потому что он еще не обозначил политический курс своей страны. О том, что Куба должна ступить на социалистический путь развития, Фидель объявит только спустя полгода – он словно выжидал, как отреагируют на его сенсационное «личное признание» на самой Кубе, в Северной Америке и Советском Союзе.
Это заявление Кастро, никогда до того «не открывавшего свою душу», конечно же прозвучало как гром среди ясного неба. Ведь еще месяц назад Че Гевара в интервью американскому журналу «Лук» говорил, что Фидель никакой не коммунист, а «Движение 26 июля» является организацией скорее революционно– националистической. Именно после встречи команданте с редакцией газеты «Ой» американцам стало «всё ясно с Фиделем Кастро». Фидель позже объяснял это «превращение» таким образом: «Наши враги очень широко использовали тезис о том, что революция оказалась, мол, преданной, потому что мы были связаны с коммунистами. Но все дело в том, что осуществление программы Монкады – аграрная реформа, городская реформа, социальное законодательство – само по себе обостряло классовую борьбу <…> Классовая борьба существовала и раньше, но не воспринималась с такой ясностью. Это была инстинктивная борьба людей, ненавидевших систему, но не понимавших ее теоретического существа. Революция еще более усиливает классовую борьбу. А когда усиливается классовая борьба, то крестьяне, рабочие, все бедные группируются на одной стороне, а богатые – на другой. Произошло разграничение лагерей. Борьба к тому же приобрела не только национальный, но и интернациональный характер. И что интересно? Антикоммунизм в ходе этой борьбы развалился как карточный домик. Люди пошли навстречу марксизму и социализму. У некоторых из них еще оставались предрассудки против старых коммунистов, еще в какой–то форме проявлялся антикоммунизм, но это уже не затрагивало проблему социализма в основе. Постепенно и это было преодолено, и антикоммунизм исчез»[380].
Информация, которой обменивались советская и кубинская разведки, свидетельствовала о том, что американцы форсируют подготовку к вооруженной интервенции на Кубу. 11 марта 1961 года в Белом доме состоялось совещание, на котором Джон Кеннеди предложил осуществить вторжение на остров силами наемников при поддержке американцев. Сделать это он рекомендовал под покровом темноты, с тем чтобы максимально скрыть участие в этой операции ВМФ США. Следуя указаниям Белого дома, ЦРУ приступило к разработке плана операции. Одновременно Госдепартаменту США, с целью оказания психологического давления на Фиделя Кастро, поручалось издать так называемую «Белую книгу», которая свидетельствовала бы о «беззакониях», творящихся на Кубе, и была призвана дипломатическими средствами оправдать военную интервенцию. Известный уругвайский эксперт в области международного права Т. Мартильо, ознакомившись с содержанием этой книги, позже писал: «По пренебрежению к фактам и велениям разума она не имеет себе равных среди официальных внешнеполитических документов США»[381]. А журналист Герберт Мэтьюз – тот самый первый иностранный корреспондент, взявший интервью у Фиделя в горах Сьерра–Маэстра, – так отзывался об этом документе: «Как политический и полемический документ он был эффективен, а если на него смотреть с точки зрения достоверности фактуры и исторической точности в оценке обстановки на Кубе, то о нем лучше всего забыть»[382].
Американским спецслужбам удалось объединить в рядах созданного в США «Кубинского революционного совета» две разнородные кубинские контрреволюционные организации, боровшиеся друг с другом за влияние в эмигрантской среде, – «Демократический революционный фронт» и «Народное революционное движение». По замыслу руководители совета должны были возглавить структуры переходного периода после свержения правительства Кастро.
А ЦРУ приступило к разработке окончательного плана высадки наемников на Кубу. Его первый вариант, предполагавший высадку в дневное время около тысячи наемников недалеко от города Тринидад, Кеннеди отверг. Ему не понравилось, что не было уделено должного внимания соблюдению секретности, а детали операции не до конца были согласованы с военными. Разработка второго варианта плана была поручена заместителю директора ЦРУ Ричарду Биссе–лу. Про него говорили, что всё, к чему прикасается этот человек, превращается в золото – настолько эффективными и успешными были стратегические операции, разработанные под его руководством прежде. Согласно новому плану, десант наемников должен был высадиться в безлюдном местечке Плайя–Хирон в бухте Кочинос (Заливе Свиней) на южном берегу Кубы. План не требовал особой поддержки американской авиации и был рассчитан на то, что наемники сумеют укрепиться в этом районе до прихода революционных сил. Кеннеди утвердил этот план, получивший название «Сапата», оставив право отменить его за 48 часов до предполагаемого вторжения[383]. Как выяснилось позже, план Биссела оказался непродуманным, если не сказать бездарным. По иронии судьбы, свое название этот план получил по названию болота Сапата, которое находилось в районе Плайя–Хирон. Во время вторжения в этом болоте утонуло более сотни наемников.
4 апреля, в день, когда вышла «Белая книга» Госдепартамента о Кубе, состоялось заседание Совета национальной безопасности под председательством Джона Кеннеди, на котором и была окончательно определена дата высадки кубинских наемников в Заливе Свиней. На нем присутствовали министр обороны Роберт Макнамара, госсекретарь США Дин Раск, министр финансов Дуглас Диллон, директор ЦРУ Аллен Даллес, заместитель государственного секретаря по вопросам Латинской Америки Томас Манн, помощник министра обороны Пол Нитце, председатель Комитета начальников штабов Лаймен Лемнитцер, председатель сенатского Комитета по международным делам Уильям Фулбрайт, а также три советника президента Кеннеди: Адольф Берли, Ричард Гудвин и Артур Шлезингер.
