клочья, простирал свои влажные от утренней росы крылья над угрюмыми кубами домов, а потом ужом обматывался вокруг телевизионных антенн и, наконец успокоившись, стекал вниз, на землю, и сворачивался пушистым клубком где-нибудь на заднем дворе.
Что же до Джонни, так он совсем приуныл. Этот серый туман, вмиг поглотивший и реку вместе с катером, на котором он скрывался, и сам город, словно бы символизировал всю безысходность положения, в котором он оказался. И ни единого просвета впереди. И где-то там, в этом тумане, бродит человек, убивший Луиса Ортегу. Там же и копы — рыщут небось по всему городу. Да только разыскивают они не этого ублюдка, не настоящего убийцу, а его, Джонни. Господи, будь оно все проклято! Он не спал до рассвета, и сейчас все тело у него одеревенело, а воспаленные, покрасневшие глаза щипало, будто в них насыпали соли. Веки закрывались будто сами собой. Ему страшно не хотелось уходить, но Джонни понимал, что оставаться опасно — днем полузатопленный катер может броситься кому-то в глаза. Ему надо уйти, но как? Джонни страшно ослаб, голова у него кружилась, перед глазами все плыло. А ему придется до вечера кружить по улицам. Скорее всего, через пару часов он попросту грохнется в обморок. Копы будут счастливы — как же, никаких забот!
Голод снова принялся мучить его. К тому же, как на грех, разболелась рука. Тупая ноющая боль отдавала в локоть. Джонни до зарезу нужна была помощь. Но не мог же он снова вернуться к Барни Ноулсу, особенно после всех неприятностей, которые прошлым вечером он навлек на его голову. Но и на улицу соваться было опасно — Джонни догадывался, что долго не продержится.
Домой возвращаться ему не хотелось. Он был готов руку дать на отсечение, что там сейчас полным- полно легавых, а втягивать Молли в неприятности он не мог. Будь я проклят, разозлился вдруг Джонни, если подложу такую свинью собственной сестре, тем более той, которая меня вырастила!
Наверняка в этом проклятом городе есть еще немало мест, куда можно пойти, подумал он. В конце концов, я не первый и не последний, за кем охотятся копы. И раз им удается где-то укрыться, так удастся и мне. Вот если бы только знать, куда идти. А места такие есть, и немало, укромные местечки, где тебя сам черт не сыщет, не то что какой-нибудь коп! Только вот, как на грех, он почему-то никак не мог вспомнить ни одного. Дьявольщина, чертыхнулся Джонни, да если бы я и в самом деле грохнул Луиса, то уж позаботился бы заранее — выбрал бы щелку поукромнее, забился бы в нее и сидел, как таракан... но я не убивал его, и в этом-то вся беда. И вот теперь мне некуда идти.
Кто-то ведь прикончил Луиса. Мне бы узнать, кто он, этот мерзавец. Но как я могу разыскать его, когда чуть ли не все копы нашего города носятся высунув язык, мечтая схватить меня за шкирку?!
А теперь прекрати ныть и постарайся рассуждать хладнокровно, одернул он сам себя. В конце концов, все достаточно просто, разве нет? Все, что мне нужно, это отыскать убийцу Луиса до того, как легавые обнаружат меня самого. Просто, как апельсин!
Просто-то просто, да только я чертовски устал, вздохнул Джонни. Какого черта этот негодяй сказал мне о крысах?! Не мог попридержать свой поганый язык?! Не знал бы, так и спал бы спокойно всю ночь до утра. Да, конечно, спал, хмуро подумал он, а утром проснулся бы без уха! Или с обглоданной шеей.
От одной этой мысли Джонни бросило в дрожь. Он поспешно выбрался из каюты, перепрыгнул через полоску воды, отделяющую катер от берега и вскарабкался на парапет.
Надо попробовать еще раз заглянуть к Синди, вдруг решил он. Может быть, копы устали сидеть в машине и вернулись в участок. А потом... интересно, что подумала Синди, когда он так и не появился? Дьявольщина, ведь она же дала мне ключ, спохватился Джонни, а я им так и не воспользовался. Бедняжка, должно быть, испугалась до смерти — решила, что я валяюсь где-то в канаве с перерезанным горлом.
Джонни понемногу приободрился. Теперь он, по крайней мере, знал, что ему делать. Самое ужасное — мучиться сомнениями, подумал он, шагая в сторону города. Постепенно он немного согрелся, кровь быстрее заструилась по жилам, и даже одеревеневшие руки и ноги уже не торчали в разные стороны, как у Пиноккио. Но голова все еще сильно кружилась, и он понимал, что должен обязательно выспаться. Ладно, не беда, вот доберется до дома Синди, а там выспится на славу! Джонни представил, как согреется в ее объятиях, и у него перехватило дух.
Так, думая о Синди, он торопливо шагал к дому, где она снимала квартиру. Джонни повыше поднял воротник пальто. Сейчас он был даже рад туману — тот, словно верный друг, укрывал его от чужих и враждебных глаз, и Джонни был ему благодарен. Если бы только так не болела рука... если бы он не засыпал на ходу... если бы от голода у него не сводило желудок... если бы... Если бы он только знал, кто же прикончил Луиса!
Свернув на ту улицу, где был ее дом, он внимательно огляделся по сторонам. Ни одной патрульной машины он не заметил. Правда, это ничего не означало. В конце концов, копы могли спрятаться в доме напротив, поджидая, когда он появится. Ну что ж, придется рисковать. Если уж он так позарез им нужен, если они горят желанием сцапать его, не дав даже выспаться, о чем он мечтал сейчас больше всего на свете, что ж, пусть попробуют. Джонни безумно устал убегать. Ему уже было все равно.
Низко опустив голову и спрятав руки в карманах, он двинулся вперед, к ее дому. Оказавшись перед знакомой ему дверью, Джонни даже не потрудился обернуться и посмотреть через плечо. Поднявшись по ступенькам, он толкнул дверь и оказался в холле, потом взобрался на четвертый этаж и остановился. Похоже, никто его не заметил.
Подойдя к квартире, он отыскал в кармане ключ и вставил его в замок. Джонни еще не успел даже повернуть его, как услышал шорох шагов, и из-за двери послышался испуганный голос. Это была Синди.
— Кто это? — спросила она.
— Я, — чуть слышно прошептал он, — Джонни.
Он услышал какой-то неясный шум под дверью, быстро повернул ключ, толкнул дверь и, проскользнув внутрь, поспешно захлопнул ее за собой. Джонни еще успел заметить, как мелькнули длинные, стройные ноги Синди, когда она соскочила с кровати, и вот она уже бежит к нему, обеими руками придерживая распахивающийся воротник пижамы, — испуганная девочка, которую внезапно разбудили, когда она сладко спала. Если бы не очертания пышной груди под тонкой тканью пижамы, не женственные округлости бедер, ее сейчас, сонную, можно было бы принять за девочку-подростка.
Синди с размаху кинулась ему на шею, и Джонни, прислонившись к стене, крепко прижал к себе ее тело, наслаждаясь его ласковым теплом.
— Ох, Джонни, Джонни, я так волновалась!
— Все в порядке, — бормотал он, обнимая ее, чувствуя шелковистую гладкость ее кожи под тканью пижамы. Его ладони ласково гладили ей спину. Из горла Синди вырвался низкий мяукающий звук. Она судорожно сглотнула, и он почувствовал, как все тело ее дрожит. Вдруг она резко отодвинулась и испытующе заглянула ему в глаза. Синди была не накрашена, и в хмуром свете раннего утра ее лицо казалось изможденным и серым. Под глазами залегли синеватые тени. Но взгляд Синди, такой же прямой и чистый, как всегда, казалось, заглядывал ему в душу.
— С тобой все в порядке?
— Да. Только засыпаю на ходу, — ответил он.
— А рука? Как она?
— Неплохо. Болит, дьявол. Но кровь, по крайней мере, не идет.
— Я сейчас тебя перевяжу.
— Не надо. Меня уже перевязали.
— Значит, перевяжу заново, — упрямо сказала она. Голос Синди был немного хриплым со сна. Оба они перешли на шепот: Джонни потому, что слишком устал, чтобы говорить нормально, а она — неосознанно подражая ему или, может быть, потому, что разбуженный человек со сна всегда почему-то шепчет. — Сними пальто, милый.
Джонни скинул пальто, заскрипев зубами от боли, когда нечаянно задел раненую руку.
— Что, так больно?
— Да, чертовски. Да нет, ты не пугайся. Все нормально.
— Пойдем. Тебе надо лечь.
Она потянула его за руку к постели, и Джонни скользнул под одеяло и блаженно вытянулся, наслаждаясь сохранившимся еще теплом ее тела и чувствуя под собой упругий мягкий матрас.
— Господи, как хорошо! — зевая, пробормотал он.
