сын совершил убийство, и как государственный обвинитель.
– Мой сын не имеет к убийству никакого отношения! Его совершили другие!
– Если это правда, я выясню ее до суда.
– Он даже не состоит в банде!
– Мэри, поверь мне, здесь не карательная контора. Прежде чем передать дело в суд, его тщательным образом расследуют. И если обнаружатся какие-либо смягчающие обстоятельства…
– О, перестань, перестань, Хэнк, пожалуйста! Я не ожидала от тебя такого. От незнакомца – да, но не от тебя, не от Хэнка Белани.
– Белла, – мягко поправил он.
– Я – Мэри, – тихо произнесла она, – девушка, которую ты когда-то знал. Мэри! Которая когда-то любила тебя… очень сильно. – Она сделала паузу. – Так что не говори мне о смягчающих обстоятельствах.
– А что ты хочешь от меня услышать, Мэри?
– Что моего мальчика не отправят на электрический стул…
– Я не могу обещать тебе ничего…
– ..за преступление, которого он не совершал! – закончила она.
В комнате снова повисло молчание.
– Никто не расплачивается жизнью за то, что не совершал, – сказал Хэнк.
– Ты действительно веришь в это?
– Да, верю.
Она посмотрела на него долгим, тяжелым взглядом:
– Похоже, передо мной совсем другой человек…
– С нами обоими многое произошло за эти годы, – развел руками Хэнк. – Не можем же мы ожидать…
– Странно, – устало произнесла она. – Я пришла в этот кабинет, ожидая увидеть незнакомца, – и я его увидела. Я тебя совсем не знаю. Я даже не знаю, повлияет ли то, что произошло когда-то между нами, на судьбу моего сына. Насколько я могу судить…
– Не говори так, Мэри! – резко перебил он. – Я – юрист и верю в справедливость. К твоему сыну отнесусь по справедливости. Признаюсь, я очень страдал после того, как получил твое письмо, но все это было очень давно, я стал взрослым и забыл о своей боли.
– А мой сын станет взрослым? – тихо спросила она.
Ответа не последовало.
Днем он зашел в кабинет к Холмсу. Большинство журналистов фамильярно называли шефа отдела по расследованию убийств Шерлоком, но все служащие звали его Эфраимом, то есть его настоящим именем. Круглое лицо этого невысокого седовласого человека в очках придавало ему сходство с телевизионным комиком. Однако впечатление было обманчивым: Эфраим Холмс был начисто лишен чувства юмора.
– Какие у тебя вопросы, Хэнк? – спросил он. – Я занят.
– Дело Морреса, – без предисловий заявил Хэнк.
– А что с этим делом?
– Я хочу от него отказаться. И прошу назначить обвинителем кого-нибудь другого. Холмс резко поднял голову:
– Почему, черт побери?
– По личным причинам.
– Каким?
– По личным причинам, – повторил Хэнк, не желая вдаваться в подробности.
– Ты боишься?
– Нет. С чего ты взял?
– Не знаю. Вся эта газетная шумиха. Эти ублюдки уже предрешили ход дела. Вопят о смертном приговоре. Я и подумал, может, ты из-за них дергаешься.
– Нет. Газеты тут ни при чем.
– Тогда в чем дело? Думаешь, у нас мало шансов на победу?
– Нет, дело в наших руках.
– По обвинению в убийстве первой степени?
– Да, по обвинению в убийстве первой степени.
– Тогда какого черта ты хочешь от него отказаться?
– Я же сказал тебе: по личным причинам. Эфраим, я бы хотел взять самоотвод.
– Кто-нибудь из этих ребят каким-то образом связан с тобой?
