Сомневаюсь.
– Так в чем же она, эта справедливость? – спросил Хэнк.
– Быть беспристрастным – значит руководствоваться истиной, быть свободным от предубеждений, быть объективным и неподкупным. Поэтому справедливости нет ни в чем.
– Почему же?
– Потому что вершат правосудие люди. Но дело в том, что абсолютно правдивых, объективных, беспристрастных и непредубежденных людей не бывает.
– Значит, нам можно со спокойной душой забыть обо всяких там законах и порядках? – подытожил Хэнк. – И снова вернуться в первобытное состояние?
– Нет! Законы придуманы людьми в соответствии с насущными потребностями тех же самых людей. И хоть наше правосудие не совершенно, но оно, по крайней мере, может отстоять достоинство человека. Если кому-то был причинен ущерб, то общество обязано возместить его. Как утверждается, твой Рафаэль Моррес стал жертвой противоправных действий. Его лишили самого дорогого – жизни. И теперь Моррес, а вернее, общество, выступающее от его имени, требует возмездия. А ты отстаиваешь честь Морреса, поддерживая обвинение тех, кто предположительно совершил в отношении него данное преступление.
– Это и есть правосудие, – заключил Хэнк.
– Нет, это еще не есть правосудие. Потому что если бы мы стремились принять по-настоящему справедливое решение, то на расследование дела Рафаэля Морреса понадобилась бы целая вечность. Хэнк, ну неужели ты не понимаешь? В наших судах мы имеем дело с голыми фактами – видим лишь черное и белое. Совершили ли эти подростки преступление в отношении того, другого подростка? Если так, то они виновны в убийстве первой степени и должны быть наказаны в соответствии с законом. А если нет, то их нужно отпустить. Но где же полутона? Разве может человек считаться честным, объективным и справедливым, если в его распоряжении находятся лишь самые очевидные факты – однозначно «за» или же категорично «против».
– Окружной суд представит все факты, Эйб. И ты об этом знаешь.
– Да, факты, имеющие отношение к убийству. И конечно же от обеих сторон будут выступать психологи, защита будет пытаться представить все так, что эти бедные мальчики оказались там совершенно случайно и что они – продукт нашего жестокого времени, а ты станешь утверждать, что время тут ни при чем и что современный убийца ничем не отличается от убийцы колониальных времен. Ровно через три недели суд присяжных выслушает все это, взвешивая факты и обстоятельства данного преступления, а я буду руководить этим процессом, обращая внимание всех на правовые аспекты дела. И затем присяжные вынесут вердикт. Если они решат, что подростки невиновны, то я отпущу их. А если они решат, что ребята виновны в совершении убийства первой степени и не попросят о снисхождении, то я сделаю то, что должен сделать по долгу службы и в соответствии с данной мной присягой: назначу предусмотренное законом наказание. Отправлю тех троих мальчиков на электрический стул.
– Да, – понимающе кивнул Хэнк.
– Но справедливо ли это? – Сэмелсон в сомнении покачал головой. – Преступление и наказание. Благородная концепция. Каким образом соотносится с ней наша система наказания, основанная на комплексах современного человека, терзаемого постоянным чувством вины? Или, может быть, всякий раз вынося приговор так называемому преступнику, мы прежде всего удовлетворяем свое собственное подсознательное стремление к самонаказанию?
– Эйб, справедливо ли подводить базу современной психологии под законы, возникшие тысячи лет назад.
– Разве? Интересно, с чего это ты решил, что человек так уж сильно изменился за последнюю тысячу лет? Люди – самые порочные животные на свете. И мы живем, мучимые чувством коллективной вины, прикрывая свой позор высокопарной сентенцией о триумфе правосудия. Но вот что я тебе скажу, Хэнк: к делам, которыми мне приходится заниматься, это не имеет никакого отношения. Нет, конечно, работу свою я знаю и выполняю ее должным образом, но лично мне не кажется, что правосудие так уж часто торжествует. Огромное число убийц разгуливает на свободе. И речь не о тех людях, которые собственноручно спускают курок или берутся за нож. До тех пор, пока человечество не сможет точно определить, где начинается сам акт убийства, ни о каком правосудии не может идти и речи. Будут лишь люди, вооруженные риторикой и – подобно нашему другу Майку Бартону, играющему роль журналиста, – они станут лишь играть в правосудие. Но разве это не профанация чистой воды?
Сэмелсон посмотрел на звезды.
– Наверное, для того, чтобы судить других, нужно быть Богом, – серьезно проговорил он. – Мы же всего лишь люди.
С понедельника Хэнк засел за работу над материалами дела. До суда оставалось три недели, а слова судьи никак не шли у него из головы.
В работе Хэнк был аккуратен и педантичен, выстраивая свои доказательства с математической точностью. Он был твердо убежден в том, что адвокат никогда не должен ошибочно полагать, что присяжные «и так все знают». Наоборот, взяв за основу предположение, что присяжные не знают ничего ни о законе, ни о рассматривающемся деле, он должен представить имеющиеся в его распоряжении факты таким образом, чтобы на их основании прийти к неизбежному заключению. Один за другим он складывал вместе крохотные фрагменты большой мозаики. И к тому времени, как он будет готов произнести свою заключительную речь, разрозненные факты должны составить единую, ясную и бесспорную картину, на основании которой станет возможным сделать лишь один-единственный и неоспоримый вывод. Залог же успеха грандиозного представления – это та черновая, подготовительная работа, которой он занимался у себя в кабинете накануне процесса. Задача перед ним была не из простых – шокировать присяжных фактами ив то же время поселить в них уверенность, что все необходимые умозаключения сделаны ими самостоятельно. В каком-то смысле он предлагал им встать на его место. Мысленно покидая скамью присяжных и как бы перевоплощаясь в прокурора, они получали возможность анализировать факты с той точки зрения, с какой до этого их рассматривал он сам. Но чутье истинного актера подсказывало ему, что присяжные ждут от него большего, чем просто перевоплощения. Они каждый раз жаждут представления, зрелищного шоу, особенно если процесс связан с делом об убийстве. А следовательно, важно решить, какие свидетели будут выступать сначала, а какие – потом, да чтобы при этом данные ими показания образовали логическую последовательность, плавно и ненавязчиво подводящую к кульминационному моменту постижения непреложной истины. К тому же нельзя забывать и о том, что защита будет гнуть свою линию. Так что нужно быть заранее готовым к любому неожиданному ходу с их стороны. По существу, ему предстояло проработать две версии одного дела – свою, а также возможную версию защиты.
Утром того понедельника, за три недели до суда, на столе Хэнка царил невообразимый беспорядок. По
