экзекуции. Банда была и строгим судьей, хладнокровным судом и бесчувственным палачом. И именно эта бесчувственность привносила в сам факт избиения еще более жуткий смысл. Ибо избитый человек уже никогда не сможет забыть той боли, унижения и беспомощного отчаяния, которые ему довелось пережить.
И все же вражда между уличными бандами Гарлема велась на, так сказать, постоянной основе. Однако, по логике вещей, разве каждая такая стычка не имела две стороны, два исхода – победу и поражение? И разве каждому участнику такой банды не приходилось время от времени испытывать боль и горечь от поражения в очередной драке? Именно в драке стенка на стенку, а не когда всем гуртом наваливаются на одного. И все же разве им не бывает страшно? Неужели они не боятся направленных на них пистолетов, ножей, «розочек» из разбитых бутылок и шипованных цепей? Разве возможно когда-нибудь смириться с мыслью о том, что если ты упадешь, то тебя наверняка постараются втоптать в асфальт? Неужели все они как на подбор были бесстрашными героями, отважными воинами, парнями со стальными нервами?
Нет, конечно.
И им тоже было страшно. Он знал, что им было страшно. И тем не менее они дрались. Но почему?
Во имя чего?
Ответа Хэнк не знал. Этот вопрос мучил его всю неделю. И даже в день накануне выписки он все время отдавался эхом в его сознании. Ему казалось, что этот последний день в больнице будет тянуться бесконечно и что он, наверное, уже так никогда и не выйдет за пределы этой чистенькой и насквозь стерильной палаты. Поэтому был несказанно обрадован, когда примерно в два часа дня его невеселое уединение было нарушено одной из медсестер, добродушной женщиной лет пятидесяти.
– Мистер Белл, вы не будете возражать против непродолжительной беседы? – спросила она.
– Всегда готов, – отозвался он. – Ну, так о чем мы с вами будем беседовать?
– Нет, не со мной, – смутилась она. – К вам посетитель.
– Вот как? Кто же?
– Некто по имени Джон Дипаче.
– И он хочет поговорить со мной?
– Да.
– Вы пропустите его сюда, правда?
– При условии, что вы не будете волноваться, – ответила сестра.
– Милочка моя, – усмехнулся он, – завтра меня выпишут отсюда, и просто ума не приложу, как вы сможете такое пережить. Вокруг кого станете суетиться?
Она улыбнулась.
– Нам будет вас очень не хватать. Вы самый несносный пациент изо всех, когда-либо попадавших на наш этаж. Похоже, тот инцидент вас так ничему и не научил.
– Он научил меня получать удовольствие от спиртовых растираний, – ответил Хэнк и похотливо подмигнул.
– Нет, вы просто невозможны! Сейчас пришлю к вам мистера Дипаче.
Снова оставшись в одиночестве, он поправил подушки и принялся ждать появления Дипаче, испытывая при этом довольно странное чувство. Сейчас ему предстояло встретиться с человеком, который много лет назад отбил у него Мэри, когда та так много значила для него; и вот теперь он не испытывал по отношению к нему ни зависти, ни вражды, а лишь жгучее любопытство, которое, однако, не имело к самой Мэри никакого отношения. Хэнк с удивлением понял вдруг, что ему не хочется встречаться с мужем Мэри Дипаче: этот человек интересовал его лишь в качестве отца Дэнни Дипаче.
В дверь постучали.
– Входите, – ответил Хэнк. – Открыто.
Дверь немедленно распахнулась, и Джон Дипаче вошел в палату. Он был высок, но движения его были так робки и нерешительны, что создавалось впечатление, будто он стесняется своего роста. У него были темные волосы и карие глаза, и Хэнк отметил про себя, что Дэнни больше похож на мать, чем на отца. Джон Дипаче производил впечатление тихого, добродушного человека, и Хэнк, еще не будучи знакомым со своим посетителем, не слыша его голоса, интуитивно почувствовал, понял, что несказанно рад приходу этого человека.
– Присаживайтесь, мистер Дипаче, – сказал он, протягивая руку.
Джон пожал ее и неуклюже опустился на стул.
– Не знаю… наверное, мне не следовало приходить сюда, – чуть слышно проговорил он. Голос у него был тихий, глуховатый, и Хэнк понял, что, скорее всего, он редко повышает его даже в минуты гнева. – Но я прочитал в газетах о том, что случилось, и я… я подумал, что мне все же следует прийти. Надеюсь, вы не будете возражать.
– Я очень рад видеть вас, – сказал Хэнк.
– Как вы себя чувствуете?
– Уже лучше. Завтра меня отсюда выпишут.
– Ясно. Значит, я вовремя вас застал.
– Да.
Дипаче замялся:
– Неужели это действительно было так ужасно, как описано в газетах?
– Полагаю, что да.
