— Если что-нибудь случится, позвони мне по этому номеру.
— Не беспокойтесь, — ответила Телоу, — я опытная няня.
— Вижу. Но если что-нибудь будет не так…
— А что может быть не так?
— Ну, не знаю. Но на всякий случай меня можно найти по этому номеру.
— Ясно. А ну-ка, Пенни, иди сюда, — улыбнулась она, — я расскажу тебе одну историю.
Зак поцеловал Пенни:
— В полдесятого, хорошо, моя маленькая?
— Ладно, — ответила она. — Желаю приятно провести время. — И она вскарабкалась на мощные колени Телоу.
Когда он приехал, вечеринка уже была в самом разгаре. Он остановил машину возле пограничного берегового поста, закурил сигарету и не спеша направился к дому. Он вдруг почувствовал себя в странном и на удивление неудобном положении. Он нервничал: вот уже год как он избегает всех приглашений. Он буквально стал отшельником, и если выходил куда-нибудь, то только с Пенни. А вот теперь он шел на вечеринку. Один. Без Мэри. Он остановился у белого штакетника. Небо надо головой было почти черным, усеянным крупными серебристыми звездами. Он слышал шум океана, несмолкающие вопли чаек, собравшихся на свой птичий конгресс на Галл-Айленд. Он вспомнил, что как-то в прошлом году Мэри сказала по поводу ранней утренней перебранки чаек: «Они, наверное, обсуждают книгу под названием „Надо ли птицам объединяться?“». Он мрачно улыбнулся этому воспоминанию. Огонек его сигареты ярко тлел в темноте. Из дома доносился веселый смех. Кто-то начал наигрывать на пианино, и вдруг у него пропало всякое желание идти туда, ему захотелось уйти, быстро и незаметно, захотелось вернуться к дочери, вернуться к воспоминаниям о женщине, которая когда-то наполняла всю его жизнь. Он раздавил окурок и повернулся к машине.
— Зак? — позвал вдруг чей-то голос.
Он замер.
— Что же вы не заходите?
Он обернулся. В проеме двери стояла Инид Мэрфи. Мягкий приглушенный свет из дома искрился в ее белокурых волосах. Она была одета в черную блузку с глубоким вырезом. На бедрах вспыхивала бирюзовым светом юбка с пояском в виде серебряной цепочки. В ушах поблескивали серебряные сережки с бирюзой. Она шагнула из дверного проема, и золотистый ореол на ее белокурых волосах пропал. Белокурых волосах…
Тут он вспомнил, что волосы, зажатые в мертвом кулаке Ивлин Клауд, были тоже белокурыми, и задал себе вопрос: действительно ли Инид Мэрфи приходила к нему сегодня, только за тем, чтобы взять интервью?
— Да-да, — отозвался он, — иду.
Она взяла его руку и сжала ее ненадолго:
— Я рада, что вы пришли, Зак, — и проводила его в дом.
Публика собралась околохудожественная. Вспомнив прошлогодние вечеринки в Менемше, на меньшее он и не надеялся. Кинооператор, работавший вместе с японцами над «Воротами в ад», обсуждал превосходство их цветной пленки. Бородатый поэт жаловался бродвейскому продюсеру на культурный застой американской читающей публики, что на его взгляд, подтверждалось плохой продажей его последнего поэтического сборника. Пианист играл «Бульвар разбитых мечтаний», и автор бестселлеров о большом бизнесе подпевал ему с нарочитым французским акцентом. Кто-то сунул в руку Зака бокал с коктейлем, и он стал наблюдать, как хореограф одной популярной телекомедии, сбросив с себя юбку, принялась вскидывать ноги к потолку в такт музыке. Под юбкой оказались черные колготки, что было совсем не к месту.
Зак поднес бокал к губам.
— А вы чем занимаетесь? — спросил его поэт.
— Я — диктор на радио.
— Ну да?
— Ну да.
— Диск-жокей?
— Нет.
— А кто? Объявляете программу передач?
— Нет. Новости и комментарии.
— Эти самые новости, которые разрушают культуру Америки, — посетовал поэт. — Почему бы вам не отпустить бороду?
— А зачем она мне?
— А почему бы, черт побери, и не отпустить? Вы же мужчина, не так ли?
— Не сомневаюсь.
— А зачем приехали сюда, на остров?
— Развлечься, — ответил Зак. — Отдохнуть, повеселиться.
— Это звучит чертовски цинично. Вы, вероятно, один из тех подлецов, которые разрушают культуру Америки.
— Такое уж у меня хобби, — заявил Зак. — Извините, пойду налью еще.
Он стал проталкиваться сквозь толпу, направляясь к временному бару, устроенному на кухне. Мужчина, одетый в спортивные туфли, серые морские брюки и расстегнутую до пупа итальянскую спортивную рубашку, смешивал джин с тоником.
— Приветствую, — кивнул мужчина. — Меня зовут Фредди.
— Меня — Зак.
— Неплохая вечеринка, а? — осведомился Фредди.
— Ничего. Так держать, — отозвался Зак.
Фредди заинтересованно поднял свои голубые глаза. Его лицо имело разгульно-распутное выражение — от слишком больших денег и слишком большого количества виски.
— Зак, а дальше? — поинтересовался Фредди.
— Блейк.
— Никогда о вас не слышал.
— И я о вас никогда не слышал.
— Фредди Бартон, — произнес тот почти со злостью. — Мой отец владеет половиной кинотеатров в штате Нью-Йорк.
— А кому принадлежит другая половина? — спросил Зак, плеснул водки на кубики льда в бокале и собрался было отойти от стола, намечая в уме кратчайший путь к отходу.
— Моему дяде, — рассмеялся Фредди. — А вы приехали на регату?
— Нет, — Зак вернулся к столу. — А вы?
— Я — да, — ответил Фредди, и Зак поднял глаза на его лицо, задержав взгляд на белокурых волосах, зачесанных назад.
— Часто ходите под парусом? — спросил Зак.
— Часто. У меня своя яхта, «Ворон». Она небольшая, но обойдет любую посудину, я уверен. У меня есть кубки, чтобы подтвердить это.
— И медали тоже есть?
— Есть несколько. А что? Вы мне не верите?
— Верю, почему же. А в Майами приходилось участвовать в гонках?
— Я участвовал в гонках везде.
— И на приз клуба «Текстон»?
— Второе место, — подтвердил Фредди. — Вы там тоже участвовали?
— Нет.
— Так чего же спрашиваете?
— Так, просто взбрело в голову.
