– Что? – поперхнулся Боццарис и растерянно заморгал. Глаза его сузились. – Послушай, – грозно предупредил он, – ты не больно-то умничай, понял? Последний такой умник, вроде тебя, которого мы взяли, сейчас парится в Томбсе[8], понял?
– Я хочу видеть адвоката, – заявил Придурок.
– У тебя есть кто-нибудь на примете? Ну, я хочу сказать, ты знаешь какого-то определенного адвоката?
– Да.
– И кого же?
– Марио Аззекку, – заявил Придурок, и Боццарис невольно шмыгнул носом. В затхлой атмосфере полицейского участка на него явственно повеяло запахом денег.
Когда в два часа ночи стоявший на ночном столике телефон пронзительно зазвонил, Аззекка вместе со своей женой Сибил лежал в постели. Еще не открыв глаза, он догадался: что-то случилось. Какая-то беда. Скорее всего, этот гаденыш, его дорогой сынок, который сейчас как раз учился в Гарварде, попался, когда курил марихуану. Маленький ублюдок!
– Алло, – прохрипел он.
– Это лейтенант Боццарис, – произнес мужской голос на другом конце трубки.
– Да?
– Нам с вами надо кое-что обсудить.
– Это в два-то часа ночи?! – возмутился Аззекка.
– Кто это? – сонным голосом спросила Сибил.
– Никто. Спи! – буркнул он. – Погодите, не вешайте трубку! – Я только перейду в кабинет. – Выбравшись из постели, он влез в халат, осторожно прикрыл за собой дверь спальни и по коридору направился туда, где Сибил – Боже, благослови ее доброе сердце! – согласилась выделить в его полное распоряжение восьмиметровую комнатку (и это в их огромной двенадцатикомнатной квартире!). Взяв параллельную трубку, Аззекка с трудом подавил зевок и спросил:
– Что у вас, лейтенант? Что-то срочное?
– Деньги, – коротко буркнул Боццарис.
– О чем это вы говорите?!
– Я о том типе, при котором мы нашли около пятидесяти тысяч. Он сейчас у нас, – ответил Боццарис.
Телефонная трубка запрыгала в руках адвоката.
– И что же? – насколько мог невозмутимо, спросил он.
– По тем сведениям, которые в настоящее время находятся в нашем распоряжении, можно с некоторой долей уверенности предположить, что эти деньги предназначены для Кармине Тануччи, который в настоящее время пребывает на отдыхе в Неаполе, – вкрадчивым тоном пояснил Боццарис.
И Аззекка мгновенно похолодел – наверняка Фредди Коррьер, решил он. Скорее всего, этот тупой ублюдок каким-то образом попался, когда шел к Бенни Нэпкинсу!
– Вероятнее всего, – вежливо сказал он, – у вас, лейтенант, просто не совсем верная информация. – Он лихорадочно пытался сообразить – почему лейтенант сказал «около пятидесяти тысяч»? Почему «около», черт возьми? Что все это значит?! При Коррьере, в аккуратном белом конверте, для верности еще перетянутом резинкой, было ровнехонько пятьдесят тысяч, а кроме этого, еще и билет до Неаполя.
– Возможно, очень возможно, – не стал спорить Боццарис. – Признаться, у меня, ребята, нет ни малейшей охоты совать нос в ваши дела и ломать голову, чем вы там занимаетесь и как зарабатываете себе на хлеб с маслом, пока в том, что вы делаете, нет ничего криминального. Может быть, вы еще не забыли, как один из моих людей подобрал совершенно на первый взгляд никому не нужную коробку с фигурками. Они, как оказалось, не были связаны ни с каким преступлением, поэтому мы возвратили их законному владельцу, одному благонамеренному господину по имени Джозеф Дириджере, который, в свою очередь, движимый чувством искренней благодарности, пожертвовал семь тысяч четыреста долларов в специальный пенсионный фонд для отставных полицейских.
– Да, я помню, – признался Аззекка.
– Я так и думал, что вы вспомните, – обрадовался Боццарис. – Ну так вот, сейчас перед нами примерно такой же случай. У меня нет ни малейшей возможности узнать, что это за деньги. Я имею в виду эти пятьдесят тысяч наличными. Я знать не знаю, чистые они или нет, хорошие или плохие. Я вообще ничего о них не знаю, и у меня ни единого шанса это узнать.
Да и желания особого нет. По мне – так это обычные деньги, ни грязные, ни чистые, просто деньги, и все! – Боццарис выдержал паузу. – Скажем так, они как бы ничьи.
– И сколько? – спросил Аззекка.
– Столько же, сколько и в прошлый раз, – быстро ответил Боццарис.
– Слишком много!
– Ладно, ладно, не надо спорить с копом, к тому же уставшим до чертиков. Ваша взяла, пусть будет пять тысяч. Так сказать, для ровного счета.
– Немыслимо! – фыркнул Аззекка. – Это просто смешно!
– Ладно, будем торговаться, – вздохнул Боццарис. – Тридцать пять сотен.
– Две тысячи.
– Две с половиной?
