– Ладно, – сказал Стюарт с комичной серьезностью, свидетельствовавшей, что он колеблется. – Я думаю, все будет в порядке, но ты должна обещать, что ничего не скажешь, обещай.
– Вот вам крест, – торжественно произнесла Ри Клэр и с удивлением увидела, что к ней, ладошками вверх, протянулись четыре ручонки. На каждой ладошке лежал кусок теплого вишневого пирога.
– Это для Робина, – тоном заговорщика сказал Джон. Стюарт хотел его остановить, подтолкнув локтем, но опоздал.
– Вот это сюрприз! – рассмеялась Ри Клэр. – И как я не догадалась, что и тут не обошлось без него? И что же он такое затеял? – полюбопытствовала она.
– Каждый из нас за кусок пирога сможет прокатиться на Шупилти, – с блестящими в радостном предвкушении глазенками ответила Мэгги.
– Ах, чертенок! – негодующе воскликнула Ри, зная, что в наказание за вчерашний проступок, в числе прочих наказаний, Робина лишили сладкого. – Если отец узнает, он как следует выпорет Робина. Надо же придумать такое! Заставить вас платить за то, чтобы прокатиться на его пони. Как вам удалось выклянчить пироги у миссис Пичем? Без ее разрешения из кухни ничего нельзя вынести. Или вы обошлись без ее разрешения? – Ответом было молчание. – Так я и думала. Ловкость рук – и никакого мошенничества, так, что ли?
– Ты обещала, Ри, что никому не скажешь, – напомнил Стюарт двоюродной сестре, не обращая внимания на сердитые искорки в ее глазах.
– Ладно, но скажите Робину, что из этой его затеи ничего не выйдет! – крикнула Ри пробегающим мимо ребятишкам. – И держитесь подальше от сада, если не хотите, чтобы и вам влетело.
«Прежде чем состоится пикник и все эти малыши улягутся в постели, – подумала Ри Клэр, – один лишь Бог знает, сколько еще шалостей могут они натворить».
Леди Мэри Флетчер спокойно сидела в прохладной тени высокого старого каштана, развесистые ветви которого защищали ее от яркого солнца, светившего с безоблачного голубого неба. Пальцы с зажатой в них иглой и ниткой как будто сами собой продолжали трудиться над вышивкой. Мысли были далеки от этой работы. Леди Мэри смотрела через широкие лужайки на великолепный дом вдалеке. Она знала, что первое впечатление от дома герцога Камарейского останется с ней навек. Его красота и великолепие, его богатейшая история – все это повергало всякого, кто его видел, в благоговейный трепет. И все же она никогда не завидовала тому, что ее сестра живет в таком доме, ведя образ жизни знатной дамы. Собственное жилище леди Мэри – Грин-Уиллоуз – было достаточно удобным. Количество слуг у них было минимальное, но вполне достаточное для обслуживания усадьбы и удовлетворения всех семейных нужд. Но Камарей, подумала леди Мэри, восторженно покачав своей рыжей головой, заслуживает настоящего поклонения.
Она часто удивлялась, как Сабрипа столько лет успешно справляется с ответственностью, лежащей на ней как на герцогине Камарейской. Впрочем, Сабрина, тут леди Мэри улыбнулась, женщина на редкость сильная и решительная, всегда добивается всего, чего хочет. Если бы не Сабрина... Сколько лет прошло с тех пор, как после кровопролитного Каллоденского сражения они бежали из Шотландии сюда, в Веррик- Хаус, небольшой елизаветинский поместный дом, где она родилась? Лет двадцать? Нет, больше, пожалуй, все двадцать пять... Но тогда у троих детей, только что прибывших из Шотландии, этот дом не мог вызывать никаких воспоминаний. Времена для них были трудные, не всегда даже на столе оказывалось достаточно еды. Глядя на выставленные на лужайке столы под льняными скатертями, на изобилие всевозможных блюд, на большие кувшины с вином и хрустальные чаши с пуншем, которые поджидали жаждущих, Мэри вспоминала об иных, минувших временах, которые, казалось бы, следовало давно забыть, но в последнее время воспоминания о них были более яркими, чем когда бы то ни было.
Услышав смех, Мэри устремила свои ласковые серые глаза на группу молодых людей, игравших в отдалении в крикет. Там были Эван, ее старший сын, два его брата Джордж и Джеймс, а также их двоюродный брат Фрэнсис. Их пальто валялись беспорядочной грудой на траве, рукава рубашек закатаны до локтей.
Затем леди Мэри поискала глазами знакомую фигуру мужа: он как раз вместе с герцогом ровным шагом спускался по отлогому склону. Они были поглощены разговором, и леди Мэри даже догадывалась, о чем они могут беседовать: скорее всего об угрозе надвигающейся войны, которая все выше поднимала свою безобразную голову. Леди Мэри с облегчением заметила, что Тсренса не беспокоит его старая рана, впрочем, в такие вот теплые дни она редко напоминала о себе. Обычно лишь в долгие зимние месяцы с их пронизывающим холодом его раненая нога мучительно ныла, хотя он и не показывал виду, что страдает. Теренс не из тех, кто любит жаловаться и принимать утешения от близких. Но это, конечно же, не мешает всячески о нем заботиться, подумала леди Мэри, и ее обычно такие ласковые серые глаза блеснули сталью. Этот волевой взгляд был хорошо знаком генералу.
Мэри со вздохом подумала, что так и не смогла простить генералу то, что он вновь присоединился к своему полку. Пора бы уже забыть об этом, но она все еще продолжала помнить. Они прожили в Грин- Уиллоуз так много мирных, счастливых лет, поэтому даже в самых страшных кошмарах она не представляла себе, что Теренс по просьбе друзей и боевых товарищей-офицеров присоединится к войскам, сражавшимся на континенте. Все это время он, видимо, подумывал о возвращении на службу, но из любви к ней и ребенку, которого она носила в своем чреве, не принимал никакого решения до тех пор, пока в их дом не прибыла делегация офицеров, которая и уговорила его вернуться к своим солдатам. Она думала, что никогда не простит мужа за то, что он покинул ее и детей, хотя и сознавала, что отказ офицерам в их настойчивой просьбе обесчестил бы его, ибо был бы воспринят как проявление трусости с его стороны. Человек отнюдь не кровожадный, напротив, исполненный сочувствия к людям, Теренс все же почти всю свою взрослую жизнь был солдатом. Ему нравилось разыгрывать роль сквайра, но разве мог он не откликнуться на призыв к оружию, тем более что на полях сражений пали многие, кого он хорошо знал. Впрочем, как только Мэри увидела, что он, прихрамывая, с еще не зажившей рапой возвращается домой, то она сразу же забыла обо всех своих обидах и сделала все возможное, чтобы вылечить Теренса. За это время он успел получить генеральский чин, множество медалей за доблесть и даже титул баронета за свое служение королю и стране. Но в ее глазах это не имело ни малейшего значения, ибо все время, пока он отсутствовал, она молилась за его благополучное возвращение домой, в Грин-Уиллоуз. Слыша нынешние разговоры о том, что в колониях зреет недовольство и вот-вот разразится новая война, она радовалась, что теперь Теренс слишком стар, чтобы присоединиться к своему полку.
Тут внимание леди Мэри отвлекли голоса детей, с хохотом просивших, чтобы их раскачивали посильнее. Оказалось, что дети развлекаются, привязав качели к прочным сучьям деревьев. Выпрямляя ноги, они взлетали к небесам, чтобы тут же низринуться оттуда.
– Прелестная картинка, – проследив за взглядом Мэри, лениво заметила герцогиня. – Вот бы сидеть каждый день здесь, под деревьями, – мечтательно добавила она, смахивая белокурую прядку со лба спящей дочери, свернувшейся клубком у нее на коленях.
