выслушав его до конца, правда же? Нельзя же возненавидеть кого-то, пока не убедишься в том, что есть причина ненавидеть его. Не забывайте, что это священник! Это не мы с тобой, это человек, отдавший жизнь Господу. И если он нарушает законы, то тогда нечего говорить одно, а делать другое! Законы для всех одинаковы. Только в таком случае они имеют смысл. Все знают, на красный свет светофора надо остановиться. Если ты не остановишься на красный, потом станут нарушать правила и другие, в результате — несчастный случай, и кто-то погибнет! Он больше других смертных обязан уважать законы, и особенно те клятвы, которые он дал Господу! Если уж дал клятву Богу, так держи ее или Он тебя покарает! Это и в Библии: „Отмщение — за мной, и я воздам!“ — говорит Господь. Он целует ее! Но, может быть, этому есть какое-то объяснение? В губы. Возможно, у него было какое-то основание поступить именно так? Может быть, есть что-то такое в церковном ритуале или церковных канонах, когда надо целовать женщину в губы для того-то и того-то. Или он хотел благословить ее. Приветствовать друг друга целомудренным поцелуем, облобызать друг друга, как в Библии. В Писании с поцелуями все в порядке, это обычная практика. „Кого я поцелую, Тот и есть, возьмите Его. И тот час подошел к Иисусу, сказал: радуйся Равви! И поцеловал Его“.[27] Или когда Иисус сидел за столом в доме фарисея, и грешница принесла алебастровый сосуд с миром и облила его ноги слезами, и целовала его ноги, ведь Иисус позволил ей целовать свои ноги. Это же встречается в Библии сплошь и рядом! Посмотреть, например, Соломона: „Да лобзает он меня лобзанием уст своих! Ибо ласки твои лучше вина. От благовония мастей твоих имя твое, как разлитое миро: поэтому девицы любят тебя“.[28] Должно же быть какое-то объяснение; подойти бы к кому-нибудь и спросить: в чем причина? Если есть причина, тогда, быть может, он и расскажет тебе, объяснит, что только приветствовал ее праведным, целомудренным поцелуем. Ведь нельзя судить о книге по ее обложке. Только спроси — и узнаешь! Было такое желание. Спросить. Выяснить. Раскрыть. Услышать из его собственных уст, что этот поцелуй был совсем не таким, каким казался, здесь не мужчина целовал женщину — красивую женщину, ничего не скажешь, — но ведь он священник, праведный священник, совершающий об… об… обряд или что там еще! Невинный поцелуй, как в Библии, есть же невинные поцелуи, ведь все, что в Библии, — правда, до единого слова! Вовсе не убивать его, нет! Поговорить. Спросить о ней. Но как бы тогда он объяснил то, что его руки были у нее под юбкой, ее трусики были спущены до колен? Это не было невинным поцелуем, и не могло быть таковым! Ее блузка была расстегнута, и груди обнажены. „О, груди твои были бы вместо кистей винограда, и запах от ноздрей твоих, как от яблоков“.[29] И твои поцелуи — как лучшее вино, которое мягко входит в меня, скользя меж губ и зубов, скользит вниз, — нет, это был не невинный поцелуй, отнюдь.»
Телефон зазвонил без двадцати час — и пяти минут не прошло, как Уиллис вышел за воскресными газетами. Услышав голос в трубке, Мэрилин в то же мгновение поняла, что они следят за ее домом, выжидая момента, когда Уиллиса не окажется дома.
Голос произнес по-испански: «Добрый день».
Buenas tardes.
Она сразу же узнала этот голос. Он принадлежал красавчику. Тому, которого она порезала.
Она ответила по-испански:
— Я ждала вашего звонка.
— А, так ты знала, что мы позвоним?
Вежливо. По-испански. Притворяться уже бесполезно. Они знают, кто она такая. Если они приехали сюда по делу, проще будет обговаривать все на их родном языке. С этой минуты никаких других языков — только испанский!
— Да. Я надеялась, что вы позвоните, — сказала она. — Нам надо обсудить одно дело.
— Ага.
В одном-единственном слове столько сарказма и скепсиса! Испанцы славятся своим умением придавать различные смысловые оттенки одной лишь интонацией!
— Да. Я хочу заплатить вам. Но мне нужно время.
— Время, да, конечно.
— Но, боюсь, я не смогу собрать целых два миллиона.
— Ах, какая жалость!
— Потому что, если я даже продам все, что у меня есть…
— Да, именно это ты и должна сделать.
— …мне все равно не хватит.
— Тогда, может, продашь и себя впридачу?
С издевкой в голосе. Кивок бывшей проститутке. «Продай и себя! Полагаю, ты себя могла бы недурно продать!»
— Слушайте, — сказала она, — я смогу набрать полмиллиона, но это — все. Ни больше, ни меньше.
Mas о menos.
Молчание в трубке. Потом послышалось:
— Ты должна нам куда больше, чем полмиллиона.
— Для начала: я не должна ничего ни тебе, ни твоему громиле-другу. Если эти деньги и принадлежат кому-нибудь, так они принадлежат…
— Они принадлежат тому, кто убьет тебя, если ты не вернешь деньги.
— Давайте договариваться, — сказала она. — Убивать меня вы не собираетесь.
— Ошибаешься!
— Нет, не ошибаюсь! Убьете меня — не получите никаких денег! На вашем месте я бы согласилась на пятьсот…
— На твоем месте, — сказал он медленно и мягко, — я бы согласился, что бывают вещи похуже, чем смерть.
— Да, знаю, — ответила она.
— Мы тоже так думаем.
— Да, но у меня нет столько рук и ног…
— Y tus сага, — сказал он.
Многозначительно помолчал и добавил:
— Y tus pechos.
Снова пауза.
— Y asi sucesivamente, — сказал он.
Последние три слова, хоть и произнесенные мягко и небрежно — Y asi sucesivamenta — подразумевали непристойные действия.
Ее вдруг опять охватил страх.
— Послушайте, в самом деле, — сказала она, — вы правы, я не хочу, чтобы со мной что-нибудь случилось. Но…
— Отучишься резать людей.
— Если вы говорите, что изобьете меня, даже если я приду с деньгами…
— Я сказал, что мы обязательно прибьем тебя, если ты не придешь с деньгами. Вот что я тебе говорю!
— Понятно.
— Надеюсь, что так!
— А я вам говорю, что не могу прийти со всей этой суммой! Вот что я говорю!
— Тогда это очень плохо.
— Послушайте, подождите-ка!
— Я никуда не ушел.
— Сколько времени вы мне даете?
— Сколько тебе надо?
— Чтобы собрать даже пятьсот, мне нужна неделя, десять дней.
