— Нет.
— А я так не думаю. Прилегающий к эстакаде район не из лучших. — Он задумался на мгновение, посмотрел на нее и произнес:
— Миссис Уилкинс, я понимаю, в прошлый раз мой коллега был несколько бестактен, но, тем не менее, я должен спросить: есть ли у вас какие-нибудь основания полагать, что у вашего мужа была другая женщина?
— Женщина, которая живет на улице Харлоу? — спросила Дебра, рассердившись.
— Не обязательно там, — спокойно произнес Клинг.
— У меня нет никаких оснований так думать, — заявила Дебра.
— Есть ли у вас хоть какая-нибудь догадка, почему он оказался у той стены на улице Харлоу?
— Никакой.
— Стены, покрытой пачкотней.
— Ума не приложу, почему он туда пошел.
— В дождь.
— В дождь, — повторила она. — Он сказал мне, что вернется домой сразу же после кино. Он сказал мне, что будет дома в начале двенадцатого. Понятия не имею, как это случилось, что он закончил свою жизнь... в дождь... на улице.
— Никакого понятия, — сказала Дебра и заплакала.
Клинг ждал, когда она выплачется.
— Простите, — сказала она.
— Ничего, — успокоил он ее, — я знаю, как трудно...
— Дебра!
Мягкий, учтивый голос, стеснительный, ненавязчивый.
Клинг обернулся и увидел стройного мужчину ростом около 180 см, в коричневом костюме, коричневых ботинках, застегнутой на все пуговицы рубашке и галстуке в золотую и коричневую полоску. Около 35 лет, определил на глаз Клинг.
От его некрасивого, простого, скуластого лица веяло надежностью. Усатый очкарик. Из-за стекол очков смотрели глаза цвета лесных орехов. Смотрели с таким выражением, что казалось, он вот-вот заплачет. В них была несказанная печаль, невыносимое горе. Он снова заговорил. Его голос звучал кротко, словно он молился в церкви.
— Я должен уйти, Дебра, — проговорил он.
Он протянул ей обе руки. Взял ее руки в свои.
Она кивнула головой.
Они обнялись.
Она снова заплакала.
— Не знаю, что мы будем делать без него, — сказал он и прижал ее к своей груди. Она уткнулась в его плечо, слезы ручьями текли по ее лицу.
— Если у вас возникнет нужда во мне, непременно звоните, — произнес он, отступив от нее на длину вытянутой руки и глядя на ее заплаканное лицо. — Договорились?
— Да, — ответила Дебра. — Благодарю вас, Джефф.
— Звоните мне, — повторил он, похлопал ее по руке, кивнул на прощанье Клингу и начал пробираться сквозь толпу печальных гостей к выходу.
— Компаньон моего мужа, — сказала Дебра. — Джефф Кольберт. Не знаю, что бы я делала без него. Изумительный человек.
— Миссис Уилкинс, — проговорил Клинг. — Я скажу вам то же самое, что и он. Звоните мне. Если вам придет в голову какая-нибудь догадка, пусть самая незначительная на ваш взгляд, позвоните мне, — он вынул из кармана бумажник, нашел в нем визитную карточку и протянул ей. — В любое время дня или ночи, — продолжал он. — Ваше сообщение непременно передадут мне.
— Благодарю вас, — сказала она.
— Меня или моего коллегу легко найдут, — прибавил Клинг и подумал: «Интересно, куда запропал этот чертов Паркер?»
Тедди не виделась с Эйлин Берк с тех пор, как подруга начала над собой работать. За это время Эйлин чудесным образом изменилась. Не было больше суматошной сыщицы, которая, казалось, не умела сочетать службу с личной жизнью. Была уверенная в себе женщина, прекрасно державшаяся на волнах житейского моря. Она сидела, в синих джинсах и зеленой, под цвет ее глаз, спортивной куртке, напротив Тедди за столиком в китайском ресторанчике, куда они зашли, чтобы побыть вместе. Ее руки быстро мелькали, она умела немного объясняться жестами.
— Ради тебя, — знаками показала она. — Ведь мы же подруги.
Ее язык жестов был неуверенным, но она старалась. Как и большинство людей, изучающих иностранные языки, — к ним можно отнести и язык глухонемых — Эйлин понимала лучше, чем говорила. Тедди это было приятно, ей нужно было так много рассказать подруге. Обе женщины привлекли бы к себе внимание, даже если бы они и разговаривали, как все люди. Но ни одна из них об этом не думала. Каждая из них была по- своему поразительно красива в ирландском вкусе. Огненно-рыжая Эйлин с прекрасным цветом лица и черноволосая, темноглазая Тедди. Они переговаривались жестами через стол — Эйлин не слишком быстро, хотя она и старалась — и это заинтриговало китайцев, заполнивших в этот обеденный час зал ресторана.
Тедди рассказывала ей о том, что произошло накануне за воротами клиники. Эйлин наблюдала за ее пальцами, которые двигались гораздо медленнее, чем когда она разговаривала с мужем и детьми, но полыхавшие ярким огнем глаза лучше всяких слов передавали ее волнение при воспоминании о том событии. Люди, организовавшие защиту клиники, рассказывала Тедди, рекомендовали воздерживаться от контакта с нападавшими и вести себя так, чтобы не допустить обострения конфликта.
Ирония не была чужда ей. И Эйлин тоже. Тедди не могла отвечать на насмешки завывавшей вокруг нее толпы, даже если бы и хотела.
— Я стояла, а кровь текла по моему лицу, — показывала она пальцами.
...текла по ее шее, плечам, за воротник майки. Не отрываясь, она смотрела в глаза священника. Это он инициировал словесные оскорбления, управлял вопящей беснующейся толпой, как церковным хором. Тедди считывала оскорбления с его губ, видела искаженные лица его сообщников. Вся шумовая атака разбилась о нее, но нападавшие этого не знали. Ее глухие уши ничего не слышали, и шум не проникал в ее сознание.
Но даже если бы она слышала, она бы не отступила.
В тот день защитники клиники стояли плечом к плечу с ней, и их горевшие гневом глаза были устремлены на толпу, чье неистовство, казалось, разжигалось безмолвием Тедди. Ее взгляд был неподвижен, рот сжат, она пристально смотрела на лицо священника, залившего ее кровью. А за его спиной синело небо. Такое синее, какого еще не было той весной.
«Убийцы, дайте детям жить! Убийцы, дайте детям жить!»
— Сукины дети, — произнесла Эйлин и попыталась представить свои слова жестами, но Тедди уже считала их с ее губ.
И снова замелькали ее пальцы:
— Двадцать минут они...
...пытались вызвать ее на ответные действия, девять человек, стоявших тесным полукругом, изводя ее криками и насмешками. Кровь запеклась вокруг ее глаз, в раковинах ее неслышащих ушей, в уголках губ. Майка с надписью ЗА СВОБОДНЫЙ ВЫБОР пропиталась кровью и из синей стала пурпурной.
Она пристально смотрела в темные глаза священника.
— Был чудесный весенний день, — показывали ее пальцы.
Эйлин смотрела на подругу, ее зеленые глаза широко раскрылись в предвкушении чего-то интересного.
— Ну? — спросила она пальцами.
Она знала, как представить движениями пальцев это слово.
— Ну?
