— Как это вам удается?
— Секрет, — ответила Глория, улыбаясь. — У вас есть календарь?
— Да.
— Принесите его.
— Сейчас, — произнес он. Подошел к письменному столу, выдвинул большой ящик и вынул из него переплетенный в кожу календарь-записную книжку. Не открывая его, сказал:
— Рождество. Двадцать пятое декабря.
— Нет уж, — отказалась она. — Дайте что-нибудь потруднее.
— Прежде всего Рождество.
— В этом году?
— Разумеется.
— Оно придется на пятницу. Проверьте.
Он проверил.
— Правильно, пятница, — подтвердил он. — А теперь семнадцатое мая. Следующего года.
— Проще простого, — засмеялась она. — Понедельник.
Он проверил. Все правильно.
— У вас есть календарь-альманах? — спросила Глория.
— Нет.
— Плохо. Я могла бы сказать вам, на какой день недели пришлось бы выбранное вами число по григорианскому календарю.
— Как это у вас получается, — поинтересовался он.
— А я получу работу?
— Глория, — сказал он, — поверьте мне, все, что вы рассказали мне о себе...
— Сущая правда, — заверила Глория. — Я вожу машину с двенадцати лет, зарабатывать этим себе на жизнь начала с шестнадцати. В работе ни у кого нет таких верных рук и таких стальных нервов, как у меня. Я проведу машину сквозь игольное ушко даже с одним закрытым глазом. Я вожу гоночные автомобили и 10- тонный грузовик, обгоню любого шофера-мужчину. Вы хотите, чтобы я обрезала волосы — обрежу. Вы хотите, чтобы я поправилась килограммов на пятьдесят — поправлюсь. Вы хотите, чтобы я стала мусорщиком — я стану им. Мне нужна эта работа, и я сделаю все, чтобы получить ее.
— Все? — переспросил Глухой.
— Все, — заверила она его и посмотрела ему прямо в глаза.
— Раскройте мне секрет вашего трюка с датами, — попросил он.
— Обещайте, что дадите мне работу.
— А вы знаете, как она оплачивается?
— У меня есть дом в Спите. Он вот-вот сползет в Атлантический океан, — сказала Глория. — Чтобы укрепить сваи и еще кое-что сделать, с меня требуют уйму денег. Обычно я работаю на процентах от добычи...
— Об этом не может быть и речи, — отрезал он.
— Так обычно вознаграждается работа водителя.
— Да, но...
— Хороший водитель обычно получает долю в добыче.
И вы это знаете.
— Иногда.
— — За мою работу со мной всегда так рассчитывались.
Дом на взморье обошелся мне в полмиллиона. Столько я получила за бостонское дело. Мы там взяли банк. Так вот что я скажу вам. Я не знаю, какова будет ваша выручка от этого дела, но позвольте вам сказать, что водителю вы должны дать минимум 10%. Так что, если вы сорвете два миллиона, я хотела бы иметь с этого, скажем, двести кусков. И мой дом не уплывет в Европу. Если же вам обломится больше, соответственно возрастет и моя доля. Законная доля хорошего водителя.
— Все дело в том, что вы не водитель, — возразил он и снова улыбнулся.
— Правильно, я водительница. Что мне, по-вашему, делать? Поцеловать вас?
— Я не плачу женщинам за любовь.
— А я не люблю мужчин за деньги.
Но она первая заговорила о любви, и он очень скоро напомнит ей об этом. Когда она будет в постели.
— Сделаете себе короткую стрижку и поправитесь минимум на десять килограммов, — сказал он.
— Будет сделано, — согласилась она.
— За репетицию и работу получите твердые сто кусков.
— Повысьте до ста пятидесяти. Что если при экспертизе моего дома обнаружатся тараканы или сухая гниль древесины?
— Сотня — это все, что я могу вам дать.
— Почему? Потому что я женщина?
— Нет. Потому, что я и остальным заплачу по сотне.
— Когда приступаем? — спросила она.
— Так как же вы делаете свой трюк? — спросил он.
Эйлин проработала у двери пять часов и теперь уже знала, что томившуюся в помещении девушку — у нее язык не поворачивался называть семнадцатилетнюю особу женщиной, хотя та была замужем и это слово согласовывалось с терминологией, разработанной Брейди, — звали Лизой. А еще она узнала, что Джимми приковал Лизу наручниками к кровати, стоявшей в его комнате. Той самой, которая примыкала к комнате, где Лиза спала с его братом Томом. Джимми, Лиза и Том — прелестный семейный треугольник, распавшийся сегодня глухой ночью. И если она будет неосторожна, кто-нибудь может пострадать. Она не желала плохого ни девушке, ни Джимми, да и самой себе не была врагом. Однажды с ней уже случилось на работе несчастье, очень большое несчастье, и она не хотела, чтобы это повторилось.
— Где ты достал наручники? — спросила Эйлин небрежно.
— Купил, — ответил Джимми.
Дверь была заперта на цепочку, которая позволяла приоткрыть ее сантиметров на восемь. Эйлин стояла слева от двери так, чтобы не получить от него в подарок пулю. Она пока не знала, чего от него можно ожидать. Он не видел ее, и она не видела его. Звучали два бестелесных голоса, разговор шел вокруг да около. Никто не страдает. Мы просто разговариваем.
— Ты случайно не фараон или кто-нибудь в этом роде, а? — спросила Эйлин.
— Нет, черт возьми, — ответил он.
— Никогда не приходилось встречать человека, не фараона, просто человека, которому удалось бы купить наручники, — заметила она.
Так она болтала с ним, удерживая его от глупостей. Полицейские разработали свою тактику на основании сведений, полученных от его брата, и Эйлин точно знала, что Джимми никогда не служил в полиции. Где же он купил наручники? Не в одном же из сотни городских магазинов, торгующих порнографией, и не в одной из многочисленных антикварных лавок, скупающих для продажи всякий хлам, который наши бабушки выносят из чердаков. Она просто разговаривала с ним. Добивалась от него ответов, отвращала его мысли от насилия.
Только бы он не изнасиловал девушку, не убил бы ее. Он угрожал убить девушку, если полицейские не оставят его в покое.
— Так где же ты смог купить наручники? — допытывалась Эйлин.
— Никак не могу вспомнить, где я их приобрел, — паясничал он. — А ваши наручники где?
— У меня их нет, — ответила она.
Это была правда.
— Я же сказала тебе, что я безоружна...
И это тоже правда.
— ...и не ношу при себе наручники. Это только у тебя одного есть наручники и револьвер.
