– Что же?
– Испытание.
– Довольно суровое испытание.
– И до этого были суровые испытания.
Да, Хатч не могла этого отрицать. Войны, голод, геноцид. Этот жестокий мир.
– Я бы хотела узнать, что я могу сделать для вас, ваше преподобие?
– Конечно. – Он поменял положение ног и пристально посмотрел на Хатч, и она поняла, что он решает, насколько откровенным может быть. – Вы ведь неверующая, правда?
Хатч не знала. Иногда она почти чувствовала присутствие высшей силы. Иногда все казалось безнадежным, и она молила о помощи. То, что она сидела сейчас в этом кабинете, свидетельствовало: ее молитвы были услышаны. Или ей просто повезло.
– Нет, – наконец сказала она. – Мне все представляется вполне механистично.
– Хорошо. Это честный ответ. Но я хочу, чтобы вы на минуту представили, что значит быть верующим, тем, кто по-настоящему верит в Создателя. Кто твердо верит, что есть суд Божий, что однажды мы все предстанем перед Творцом и отчитаемся за нашу жизнь. – В его голосе послышалась тщательно отмеренная страстность. – Подумайте, эта жизнь – лишь намек на то, что ждет за ней. – Он перевел дух. – Присцилла, знают ли эти создания о Боге?
В первую секунду Хатч подумала, что он говорит о сотрудниках Академии.
– Гумпы? – спросила она. – У нас еще нет никакой информации о них, ваше преподобие.
Он посмотрел мимо нее на окно, разглядывая шторы.
– Их ждет уничтожение, а у них, вероятно, даже нет утешения в знании о любящем Боге.
– Они могли бы возразить, что, если бы любящий Бог существовал, не было бы уничтожения.
– Да, – кивнул он, – вы рассуждали бы именно так.
Хатч никак не могла взять в толк, к чему он клонит.
– Преподобный Кристофер, непонятно, что мы можем сделать с их религиозными взглядами.
– Присцилла, подумайте немного. У них несомненно есть души. Это заметно по их архитектуре. По их городам. И их души в опасности.
– В данный момент, ваше преподобие, я больше беспокоюсь за их тела.
– Да, разумеется. – Нотка сочувствия. – Вы поймете, если я скажу, что они могут потерять гораздо больше, чем просто земную жизнь.
Она с трудом удержалась от замечания, что у гумпов нет земной жизни.
– Конечно.
– Дело не терпит отлагательств.
– Тем не менее...
– Я хочу отправить миссионеров. Пока есть время. – Он говорил по-прежнему спокойно и сухо. Как будто предлагал заказать пиццу в офис. – Я знаю, вы не согласитесь, Присцилла. Но прошу довериться мне.
– Протокол не допускает этого, ваше преподобие.
– Существуют чрезвычайные обстоятельства.
– Верно. Но о них не объявлено, а у меня нет полномочий выходить за рамки Протокола.
– Присцилла. Хатч. Вас ведь называют Хатч, не так ли?
– Да, так меня зовут друзья.
– Хатч, я прошу вас проявить смелость. Поступить по совести. – Казалось, он сейчас расплачется. – Если понадобится, Церковь вас полностью поддержит.
– Простите, ваше преподобие. – Она встала, жестом давая понять, что встреча закончена. – Жаль, что не могу вам помочь.
Он поднялся, явно разочарованный.
– Вы могли бы обговорить это с Майклом.
– У него также связаны руки.
– Тогда мне придется обратиться в высшие инстанции.
Хатч показалось, что два последних слова были с большой буквы.
Джош Кепплер представлял «Айленд Спешалтиз», крупную фирму, занимающуюся информацией, банковским делом, продюсированием и розничной торговлей. Плюс, возможно, чем-то еще, о чем Хатч сейчас не могла вспомнить.
Каждый, кто записывается на встречу с руководителем миссиями, должен без обиняков назвать цель своего визита. Хатч предполагала, что комиссар выдвигал то же требование, но если так, то ее он не поставил об этом в известность. День затягивался, и она не могла представить, что же такое должен сказать Кепплер, чтобы заинтересовать ее.
– Стильная бижутерия, – сказал он.
– Прошу прощения?
– Гумпы носят много стильной бижутерии. Очень красивой. Что-то вроде раннего египетского стиля.
– Извините. Кажется, я не понимаю.
– Оригинальные изделия разойдутся среди коллекционеров за бешеные деньги.
– Почему? Никого же не интересует, что носят ноки.
– Ноки никому не нравятся. Люди любят гумпов. Ну или полюбят, когда мы запустим свою кампанию. Да и вообще от гумпов скоро останется мокрое место. Это привносит ностальгический оттенок. Их фенечки станут реликвиями.
Кепплер был одет в белый пиджак и широкие брюки и носил усы (растительность на лице опять начинала входить в моду после долгого забвения), что ему не шло. Если добавить к перечисленному близко посаженные темные глаза, аккуратный прямой пробор и вымученную улыбку, перед вами оказывался неудачливый мошенник. Или незадачливый ловелас. «А не завалиться ли нам ко мне на хату сегодня вечерком, крошка?»
– То есть «Айленд Спешалтиз»...
– Мы отправляем корабль. Он вылетает примерно через неделю. Не беспокойтесь. Мы обо всем позаботимся и не будем путаться под ногами. – У него была папка, которую он открыл и положил перед Хатч. – Вот официальное уведомление. Согласно требованию закона.
– Дайте разобраться, – проговорила она. – Вы посылаете корабль на Лукаут. И собираетесь...
– Совершить небольшой обмен.
– А почему бы просто не скопировать их украшения? Вам же точно известно, как они выглядят.
– Подлинность, мисс Хатчинс. Вот в чем ценность. Каждый предмет будет иметь сертификат подлинности.
– Ничего не выйдет. – Хатч отодвинула документ, даже не взглянув на него.
– Почему нет?
– Во-первых, Лукаут находится под покровительством Академии. Потребуется разрешение.
– Мы не думали, что с этим возникнут проблемы.
– Уже возникли. Во-вторых, это нарушение Протокола.
– Согласны.
– Что вы имеете в виду?
– Мы считаем, что в суде это не пройдет. Протокол еще ни разу не подвергался проверке, мисс Хатчинс. Почему кто-то вообразил, будто юрисдикция гаагского суда распространяется дальше альфы Центавра?
– Забудьте, – посоветовала она.
Кеплер неестественно улыбнулся ей одними губами.
– Мисс Хатчинс, наше предложение означает значительную финансовую выгоду для Академии. – Он наклонил голову, показывая, что «Айленд Спешалтиз» готовы купить не только всю Академию, но и саму Хатч.
