'Мы долго терпели. Нас обвиняли в воровстве, заставляли через силу работать, избивали, не давали возможности учиться и т. д. Но больше мы терпеть не можем. С сегодняшнего дня мы начинаем забастовку. Мы не будем ни учиться, ни работать, пока не будут приняты наши требования:
'1. Прекращение мощения двора.
'2. Перемена обращения.
'3. Отменить сверхурочные работы у старших и дать им возможность в человеческих условиях провести последний месяц.
'4. Уничтожение наказаний и изолятора.
'5. Создание законного самоуправления.
'Если эти требования вы выполните, мы забастовку кончим.
Стачком Шкиды'.
Из чердачного круглого окна Иошке видно было, как заволновались столпившиеся у объявления халдеи. Он улыбнулся от радости, но сейчас же улыбка исчезла. Ясно слышно было, как кричала Эланлюм и, крича, даже подталкивала под руку Киру:
— Скорее на поезд… В город…
Иошка повернулся к Сашке, хмуро сидевшему на двух кирпичах, и захихикал как японец.
— За Викниксором поехали… Чуд-даки!.. Теперь такая каша заварится, что и троим Викниксорам не осилить…
В час обеда никто из ребят не явился. Халдеи часто выходили за ворота, вглядываясь в оба конца по-полуденному пустой улицы и каждый раз понуро возвращались обратно. И каждый раз хихикал на чердаке Иошка:
— Ходят!..
Уже солнце обежало небо и, склонясь, покатилось к вечеру. Прогнали коров, и тени, бледнея, всё больше вытягивались на восток. И всё больше вытягивались халдейские лица. Кто-то высказал мнение, что, может, произошел массовый побег, что, может, надо заявить милиции, но пробило шесть часов, и в учительскую уже не вошел, а вбежал Палач и крикнул:
— Идут!..
Ребята пришли. Все с гомоном и треском разбежались по столовым, и тотчас же в каждой из них в дверях выросло по халдею. И, странное дело, они чувствовали какую-то неуверенность, неловкость и даже бессилие. Они понимали, что забастовка — это не простая буза, что следовало бы просто и по-товарищески поговорить с ребятами, вызвать их на беседу, на откровенность, но в том-то и дело, что они не умели этого делать, в их распоряжении был лишь один-единственный метод воздействия!
— Без обеда все!..
— Нам обеда не надо! — отвечали ребята. — Нам ужин даешь, по закону.
Законы — губоновские инструкции — ребята знали не плохо.
Поужинали.
После ужина халдеи поспешно разогнали ребят по спальням и заперли их — ребята вылезли в окна; пытались запереть ворота — шкидцы удрали через забор. Воспитатели, усталые и растерянные, бегали по даче.
Шкида взбунтовалась. Порядок полетел к чёрту, и былые приемы уже никого не пугали.
К ночи ребята вернулись. Чай пили, победно распевая песни, и халдеи не показывались на двор, считая это делом бесполезным; и только с нетерпением ожидали Викниксора. Ждали этого приезда и ребята. И хотя успех первого дня вскружил им головы, они смутно сознавали, что так просто и легко всё не пройдет и что надо готовиться к чему-то решительному, но к 'чему' — никто не знал.
Викниксор приехал в двенадцатом часу ночи. Через полчаса его квартира наполнилась созванными на экстренное заседание халдеями.
Дача была старенькая, деревянная, хлибкая, и всё, что говорилось в квартире заведующего, при некотором старании можно было услышать. Поэтому Голый Барин еще раньше разрыл землю на чердаке и теперь, приникнув к доскам, внимательно вслушивался.
— Это же чёрт знает что такое! — почти кричал Викниксор. — Это же буза. Это же непослушание, это же бунт!..
— Бунт! — вздохнул кто-то — бунт!..
— Да ведь какой бунт?.. Организованный. Это же надо зачинщиков искать, главарей ловить!..
— Надо, надо! — опять поддакнул кто-то, и Голому показалось, что это Кира. — Определенно надо…
Внизу замолчали. Потом стукнул поставленный на блюдце стакан, и Викниксор заговорил снова:
— Главари мне будут известны. О них, впрочем, я догадываюсь. — Ну, а для верности ученик Карпов мне их завтра назовет. Завтра попрошу вас сделать так: после умывания поставить всех в строй, закрыть ворота и… Они у меня долго не побастуют.
Голый поднялся и осторожно, на одних носках, выбрался с чердака.
В спальне его ждали. Сидя на кроватях, выслушали его торопливый рассказ.
— Понятно, — прервал Иошка. — Всё ясно… Крикните кто-нибудь Женьку.
— А зачем?
— Говорю, значит надо.
Пришел заспанный и хмурый Женька — кухонный староста.
— Вот что — строго обратился к нему Иошка: —скажи честно и по совести. Сколько у тебя хлеба отначено?
От неожиданности и спросонья староста растерялся и поэтому ответил честно, стыдливо опустив глаза.
— Пустяк… Фунтов тридцать…
— Мало, — прикинул в уме Иошка. — Ну, да всё равно… Страдать так страдать. Сделай так… Хлеба завтра к чаю дай больше, по фунту… и сахару больше и еще чего-нибудь, скажем — масла… Понятно? Разложи всё на столах пайками до умывания… Понятно?.. И сам уходи — будто купаться — и к чаю обязательно опоздай… Понятно?
— Понятно.
— А хлеб отначенный на чердак… Понятно?
— Понятно…
— Я еще не всё сказал, — заговорил опять Голый. — Дело вот какое… есть лягавый…
В спальне стало тихо; все замолчали. Потом скрипнула иошкина кровать, и он спросил:
— Кто?
— Карлуха, из второго класса. Викниксор сам сказал, что от него все завтра узнает.
— И Карпуха расскажет?..
— Факт…
— Так крыть же его паскуду, надо… — закричал вскакивая Иошка. — Сейчас и покрыть, пока не поздно!
— Язык вырвать!
— Убить стерву!
Несколько человек поднялись с кроватей и вышли из комнаты.
— Ша!..
Во втором отделении было тихо, ребята спали. Карпуха лежал, раскрасневшись от сна, улыбаясь своим румяным ртом, Барин набросил на лицо ему подушку, и слышно было, как дернулся тот от испуга и забился, стараясь вырваться.
Но его крепко держали.
От ударов свалилось одеяло.
Били прямо по телу.
Тело вспухло под ударами, сжималось, силилось освободиться — на миг он вырвался из-под подушки,
