неширокую долину, и тут же, как бы приходя ему на помощь, из-за мутной полосы дыма и гари выплыла ущербная, но довольно ясная луна.
И он увидел.
Девять почти неразличимых фигур двигались гуськом вдоль ручья. Почти неразличимых, потому что восемь из них были облачены в нечто переливчато-мерцающее под лунным светом так, что сами фигуры практически сливались с окружающим их воздухом и склоном холма напротив. И только одна фигура, заметно меньше ростом остальных, предпоследняя, была одета в нечто напоминающее темный комбинезон.
Люди. Живые. Только, вот, кто это? Наши или немцы? За плечами у них что-то вроде рюкзаков, на груди… Автоматы? И походка…. Где-то он уже видел такую походку. Да, точно! Именно так, мягко, скользящим шагом, и в тоже время быстро ходят фронтовые разведчики. Идут, словно катятся. Кто же это? Позвать бы надо, но вдруг это немцы? Уж больно странная на них маскировка. Такой он никогда не видел. Впрочем, откуда ему знать, какая у разведчиков бывает маскировка! Может быть, секретная разработка. Звать или не звать? Уйдут ведь – не догонишь…
И тут, шедший предпоследним разведчик, тот самый, невысокий, в обычном комбинезоне, повернул в его сторону лицо.
То, что случилось потом, Семен Шерстов, помнил всю оставшуюся жизнь. А жизнь его оказалась длинной. Дошел он до Вены, был ранен, и вернулся после Победы в родное село, в котором счастливо прожил до 1995 года, уснул и не проснулся в своей постели на девяносто втором году жизни, и с почетом был похоронен детьми, многочисленными внуками и правнуками.
А случилось вот что.
Лицо разведчика как будто отделилось от его невеликого тела и медленно поплыло в его, Семена сторону, постепенно вырастая в размерах. И когда оно приблизилось, он понял, что это лицо женщины. Точнее, девушки. Лицо было хитро измазано грязью, но оставалось прекрасным. И добрым. Оно заполнило собой все вокруг, и это было смешно и страшно. И хорошо, и непонятно. Куда бы не поворачивал Семен ошалевшую голову, всюду он видел перед собой это скуластое лицо с громадными зеленовато-карими глазами.
– Спи, солдат, – шевельнулись полные губы на этом лице. – Спи. Тебе надо поспать. А когда проснешься, жар спадет, и завтра ты встретишь своих. Спи, спи, солдат. Спи… спи… спи….
И Семен Шерстов уснул глубоким сном без сновидений. А когда проснулся, уже грело солнце, и болезненный нутряной жар ушел, казалось, сквозь траву прямо в землю. И сил заметно прибавилось. Он переполз долину и через три часа выполз к дороге, где его, измученного и счастливого, еще через час подобрал свежий маршевый советский пехотный батальон.
Глава двадцать девятая
Тот, кто хоть раз ночью пересекал пешком поле, на котором пару суток назад шла битва, тот знает, что делать это гораздо страшнее, чем днем. Глаз быстро привыкает даже к самым жутким картинам. А ночная недосказанность, полутона, тени и намеки дают волю воображению. Которому иногда лучше эту самую волю не давать.
Однако они шли. Шли быстро и бесшумно, переступая через тела и обломки, огибая сгоревшие, подбитые и просто брошенные танки, поглядывая по сторонам и прислушиваясь к ночным звукам. Им не встретились живые, а мертвые… Что ж, мертвых они видели слишком часто, чтобы обращать на них какое- то особое внимание.
Новую границу пересекли через два часа шестнадцать минут после начала движения.
Все было, как и в прошлый раз. Только что они были на Земле, и вот уже над головой снова зеленое небо без солнца, рыжие холмы по обе стороны, и широкий ручей слева.
Подвалила усталость. Не столько физическая, сколько нервная, вызванная последними часами.
– По-моему, пора поспать, – обратился Дитц к Велге. – Не знаю, как ты, а из меня сейчас будто воздух выпустили.
– Поддерживаю, – кивнул Александр и громко скомандовал:
– Привал!
На «ночлег» устроились в холмах и, отдохнув, двинулись дальше. А буквально через час на отряд было совершено нападение.
Первым врагов, как и положено, почуяла Аня. А заметил Малышев.
– Опасность! – звонко крикнула девушка и перебросила ремень автомата через голову.
Впереди короткими очередями заговорил автомат Михаила.
Отряд, передергивая на ходу затворы, молча перешел на бег.
И тут же навстречу им из-за поворота выскочил Михаил.
Таежник явно спешил, но следов паники в его движениях не наблюдалось.
– Таких мы никогда не видели! – крикнул он. – Чудо-юдо, ей богу! И прет на нас. Здоровое, бля! Старайтесь целиться ему по ногам. Ноги – слабое место. Я ему уже парочку прострелил, и оно теперь не такое шустрое, как вначале.
Отряд, как по команде, принял положение для стрельбы с колена, а Шнайдер и Стихарь на всякий случай взяли под прицел окрестные холмы.
– Как оно хоть выглядит? – сквозь зубы осведомился Велга.
– Долго рассказывать. Сами сейчас увидите…
И они увидели.
До поворота ручья было около сотни метров, и поэтому «чудо-юдо» удалось рассмотреть очень хорошо. Сквозь прорезь прицельной планки.
