начертан в «Наутилусе» – подводном корабле капитана Немо.
– Молодец, Оля, – похвалил я.
– А, «Двадцать тысяч лье под водой», – кивнул Дитц. – Читал когда-то. Занимательная книжка. Но глупая.
– Это ещё почему? – удивился Велга. – Отличная умная книга.
– Конечно, глупая, – уверенно повторил обер-лейтенант. – Этот Немо вообще весь какой-то дурак. В его руках была такая сила, что весь мир на колени поставить можно. А он ею не воспользовался.
– Вам бы только весь мир на колени ставить, – хмыкнул Велга. – А как же гуманизм?
– Гуманизм следует проявлять только по отношению к тем, кого любишь, кому веришь и кого знаешь. То есть, к своим. Все остальные должны бояться и, следовательно, уважать. А этого добиться можно только силой. Ничего, Саша, когда-нибудь с годами ты это поймёшь. Обещаю.
– Никогда я этого не пойму, – помотал головой Велга. – Потому что человек гуманен по своей природе. Разве не так? И только воспитание, среда и соответствующие обстоятельства заставляют его вершить зло. Взять вас, немцев…
– Ой, вот только этого не надо, – поморщился Хельмут. – Мы с тобой сто раз на эту тему говорили. Я был и остаюсь при своём мнении. А именно. Наш национал-социализм и ваш коммунизм если и отличаются друг от друга, то ненамного.
Я понял, что подобные разговоры действительно велись между Дитцем и Велгой, а возможно, и остальными членами отряда не раз. И разговоры эти, что удивительно, не перерастали в серьёзный спор, который в свою очередь мог бы довести оппонентов до полной конфронтации. Вплоть до мордобития и хватания за оружие. В конце концов, они же враги, думал я. И не просто враги, а враги смертельные. Судя по тому, что я читал о Великой Отечественной войне, а также рассказам ветеранов, включая моего деда по матери, едва выжившего на Курской дуге и дошедшего до города Потсдам, ненависть к немцам жила в сердце почти каждого советского солдата. Иначе они просто не смогли бы одержать в той войне победу. Скорее всего, не такие сильные, но похожие чувства испытывали и немцы к русским. Хотя, вероятно, были случаи временного примирения. И даже действий сообща. Война – штука непредсказуемая, всякое могло случиться. Одна история о совместном бое пятнадцати советских разведчиков и немецкого морского десанта против десяти советских же «тридцатьчетвёрок» на острове Рюген 8 мая 1945 года, закончившимся поражением танкистов и уходом оставшихся в живых русских и немцев на шведском пароходе то ли в Испанию, то ли в Португалию, чего стоит. Правда, это именно что история. Нечто вроде легенды. Документов, её подтверждающих, как водится, почти не осталось.
И всё-таки удивительно, как бывшие враги могли превратиться в друзей. И, судя по всему, не просто друзей, а боевых друзей. Спаянных общей кровью, целью, жизнью и даже смертью (я хорошо запомнил рассказ Велги о том, как все они погибли, спасая вселенную от жуткой Воронки Реальностей, а затем были возвращены к жизни неким Распорядителем на планете-санатории Лоне).
Да, удивительно.
То есть, умом я всё понимаю, но вот сердцем ещё не принял. Впрочем, ничего странного. Мы знакомы всего несколько часов, а за это время и обычного-то человека не всегда до конца раскусишь. Что уж говорить об этих. Нет, всё-таки бог или судьба на нашей стороне. Стоило нам испытать серьёзные трудности с кадрами в решении сложнейших вопросов галактического бытия, как появился отряд. Очень вовремя и то, что нужно. Совершенно не ангажированные опытнейшие люди и бойцы. Пока, во всяком случае, мне так кажется. А дальше… что ж, дальше жизнь покажет.
– Нет, – сказала Оля, – для Клёньи этот девиз капитана Немо не подходит. Во-первых, он имел в виду океан и свой корабль. Мы же говорим о нашем корабле и том, что или кто внутри корабля. А во-вторых, само слово «подвижный» здесь не совсем уместно.
– А как тогда? – спросил Велга. – Мне, честно говоря, понравилась сама мысль начертать на стенах нашего корабля девиз. Есть в этом что-то правильное и, я бы даже сказал, внушающее оптимизм.
– Ну, не знаю… – мне показалось, что под пристальным взглядом лейтенанта Оля смутилась. – Я не очень сильна в латыни. Может быть, «живое в живом»? Vivum in vivo. Кажется, так. Но надо будет ещё проверить и уточнить.
– Браво! – воскликнул Дитц и зааплодировал. – Живое в живом. Vivum in vivo. Ничего лишнего. А, командор, как вы считаете? – обратился он ко мне.
– Неплохо, – согласился я. – Внутренне организовывает. Впрочем, как и любой хороший девиз. Осталось уточнить Олин перевод, красиво начертать его на бронзовых табличках и поместить в каютах и рубке Клёньи.
– Я займусь, – кивнул Никита. – Это недолго.
Ужин прошёл в душевной обстановке. Не знаю, с чем это было связано. Возможно, с нашими надеждами на будущее, которые с появлением отряда приобрели новые краски. Или хорошее вино согрело сердца, прежде незнакомые люди потянулись друг к другу и сами не заметили, как первые ростки дружбы и привязанности проклюнулись сквозь привычную кольчужку вежливой отчуждённости.
– Хорошие они все какие-то, правда? – улучив момент шепнула мне на ухо Марта. – Хорошие и надёжные. С ними не страшно.
– А со мной? – осведомился я.
– Ты – совсем другое, – сказала она. – Не ревнуй, ага? Сравнения здесь совершенно неуместны.
И в доказательство своих слов нежно коснулась губами моей щеки.
12
Они называли себя
Романтичное название, которое, как и многие иные названия подобного рода, несло в себе изрядную долю лукавства и давно не соответствовало истине.
Когда-то, больше миллиона лет назад по земному исчислению, у них, как и у всех разумных, была своя планета, своё солнце и звали они себя иначе – галады, что значило «люди». Жили и развивались галады на своей планете нормально, не хуже и не лучше иных двуногих прямоходящих разумных рас во вселенной. Воевали, мирились, открывали законы природы и новые моря и земли, верили в разных богов, совершенствовали орудия труда и орудия убийства, создавали произведения искусства, строили и разрушали города и цивилизации. Затем, как и многие до них, вышли сначала в ближний, а потом, после того, как додумались до принципа гиперперехода, и в дальний космос.
И кто знает, как сложилось бы их дальнейшая судьба, если бы в один крайне печальный момент родная планета галадов не взбесилась.
В прямом смысле этого слова, учитывая известную и весьма распространённую среди галактических разумных рас теорию о том, что планеты, на которых присутствует жизнь в любом её проявлении, сами по себе являются живыми существами.
Что-то пошло не так в ядре планеты. Геологические процессы различного рода бешено активизировались и ускорились. Невиданной силы наводнения и засухи обрушились на материки. Разрушительные землетрясения и цунами шли подряд, словно атаки многочисленного и безжалостного врага на измученный гарнизон последней крепости. Тысячи прежних и десятки тысяч новых вулканов сжигали вокруг себя города и селения, которым не повезло оказаться рядом с ними, и вскоре превратили день в ночь. Ураганы, чья мощь возросла многократно, обращали цветущие прежде страны в пустыни, полные страха и горя тех, кто остался в живых.
Хуже всего было то, что конца этим катаклизмам видно не было. Наоборот, с каждым годом они лишь усиливались, унося новые сотни тысяч и миллионы жизней.
Единое правительство планеты, на формирование которого пришлось пойти перед лицом всеобщей беды, ничего не могло сделать. И даже ничего более или менее утешительного пообещать. Потому что самые талантливые учёные умы, вплотную занимающиеся данной проблемой, в один голос заявляли: процессы в ядре пошли в полный разнос, атмосфера ведёт себя совершенно непредсказуемо, дальше будет только хуже, и всё через несколько лет закончится тем, что планета сама себя разорвёт на куски.
«Через сколько именно лет и какова вероятность данного исхода?» – вопрошало правительство.
«А хрен его знает, – честно отвечали учёные умы. – Может быть, лет десять ещё протянем. А может быть, и через полгода уже всем настанет полный каюк. Что же касается вероятности, то можете даже не
