явным. Всё на свете предназначено для того, чтобы однажды явиться на поверхности, быть узнанным, прочитанным и понятым. Душа каждого человека подобна тайной книге, но мудрые уже сейчас способны угадать её содержание по тому, что написано на обложке. Глупец прочтёт всё это совсем иначе, ведь даже понимая и рассуждая, он понимает и судит неверно. Он принимает за Бога человека, которого вот–вот сожрут черви, и за тридцать сребреников покупает Того, Кого не смогла удержать могила! В грядущем мире откровения блаженны будут те, кто уже в этом мире не даёт места греху!
За последние месяцы лорду Форгу довелось немного пожить в Эдинбурге, а потом в Англии. Ему было что порассказать о новых местах, новых знакомых, о новых увлечениях и занятиях. В нём появилась снисходительно–добродушная ирония, которую он неустанно развивал и снабжал свежим материалом, подмечая и разбирая странности и, главным образом, слабости других людей.
О чужих пороках и добродетелях он, конечно же, судил по убогим меркам, принятым в обществе, и вряд ли смог бы рассуждать о них с точки зрения подлинной человечности. В глазах Донала он был ничем иным, как мелким, стоячим прудом, у которого под гладкой и сверкающей поверхностью скрывается мутное, илистое дно.
Глава 67
За завтраком
За пару лет до описываемых событий леди Арктура довольно много ездила верхом, но после несчастного случая с её любимой кобылой (в котором она винила лишь саму себя) почти совсем перестала заходить на конюшню. К тому же и мисс Кармайкл тоже не была горячей сторонницей верховой езды. Отчасти из–за того, что её дядю не очень–то уважали и любили в округе, леди Арктура почти никогда не разъезжала с визитами, а после того, как её начали одолевать духовные печали и сомнения (которые лишь возрастали и усугублялись от вмешательства благонамеренной душепопечительницы), она ещё больше удалилась от общества и перестала встречаться даже с теми людьми, которые ей нравились и которые непременно поощрили бы её к тому, чтобы снова выезжать на конные прогулки. Какое–то время она отказывалась от приглашений Форга выехать вместе с ним. Напрасно он предлагал ей своего коня, уверяя её, что ему самому подойдёт и маленькая лошадка Дейви. Ей просто не хочется выезжать верхом, говорила она. Но в конце концов, не желая показаться чёрствой и неблагодарной, она уступила. Неожиданно для неё самой прогулка верхом принесла ей столько удовольствия и она почувствовала себя настолько лучше, что впоследствии уже не так упорно отказывалась, когда кузен предлагал поискать для неё подходящую лошадь. Приняв её нерешительность за согласие, Форг с помощью управляющего нашёл для неё прекрасного коня, зная, что тот непременно ей понравится. И точно: стоило ей взглянуть на это чудесное, благородное животное, как она тут же согласилась его купить.
Всё это привело Форга в отличнейшее расположение духа. Он ничуть не сомневался, что при такой прекрасной возможности оставаться с Арктурой наедине он быстро уничтожит в ней все следы того глупого и ненужного влияния, которое, к его великой досаде, возымело над ней такую власть за время его отсутствия. Как глупо, говорил он себе, было оставлять это несчастное дитя на милость искушений, легко возникающих и укореняющихся в такой одинокой глуши! Однако он даже порадовался, когда заметил, что дочь местного священника тоже перестала появляться в замке. Теперь, когда он наконец–то отбросил юношеские глупости, какое–то время занимавшие его воображение, и был готов исполнить свой долг по отношению к семье, Форг решил, что ради этого стоит решительно воспользоваться теми дарами, которыми, судя по прошлому опыту, он был особенно щедро наделён. Он немедленно возьмёт в свои руки образование и обучение Арктуры и приложит к нему все свои силы! Уж кто–кто, а она быстро почувствует разницу между помощью истинного джентльмена и уроками деревенщины–самоучки!
В Англии он не только отточил свои манеры, но и научился отменно держаться в седле и прекрасно знал если не то, как настоящему человеку подобает относиться к гарцующему под ним животному, то хотя бы, как ведёт себя в таких случаях настоящий джентльмен. Кроме того, будучи в гостях, он нередко выезжал с дамами и потому сейчас мог дать Арктуре немало советов насчёт того, как лучше сидеть в седле, крепче держать поводья и приучать себя не бояться скакать во весь опор. Он немного знал свою кузину и вполне справедливо рассудил, что самый верный способ завоевать её доверие и благодарность — это научить её делать что–нибудь ещё лучше, чем раньше.
Однако он сильно ошибался в той девушке, которую намеревался покорить, если полагал, что обучая её верховой езде, он тем самым заставит её позабыть о том, кто всё это время учил её жить.
Даже со своими поверхностными представлениями о любви он понимал, что пока не любит её. Будь он влюблён, он не стал бы вести себя так самоуверенно. Однако Арктура очень ему нравилась. Жгучий морозный воздух, горячая стать могучего животного и восторг быстрой скачки оживили её и придали ей силы; она выглядела крепче и здоровее, чем раньше, была весёлой и полной жизни, и, видя всё это, Форг самодовольно поздравлял себя со столь быстрым и несомненным успехом. Он даже не подозревал, что к нему это не имеет почти никакого отношения, и неспособен был увидеть, что всё это происходит благодаря тому, что теперь Арктура приходила к Отцу светов без всякого страха и почти без сомнения. Она думала о Нём как об Источнике всей радости в мире, бьющейся и в сердце летящего вперёд коня, и в ветре, вселяющем восторг в её душу, когда она несётся навстречу его упругой, но податливой груди. Она знала, что Он есть любовь и истина, что Он — Отец Иисуса Христа, в точности похожего на Него — больше, чем кто–либо во вселенной походит на кого–нибудь другого! — так, как лишь вечный Сын может походить на вечного Отца.
Неудивительно, что с таким источником живой воды, пробившемся в её душе, она была весела, даже счастлива, и с радостью готова была испытать всё, на что был способен её новый любимец. Всё чаще можно было видеть, как она во весь опор летит по широкому лугу со струящимися по ветру волосами, и её всегда бледное лицо пылает от пьянящего, живительного восторга. Время от времени она заставляла коня делать такие прыжки, которые сам Форг, по его собственному утверждению, не осмелился бы совершить даже в самый хладнокровный момент. Он даже не подозревал в ней такой страстности. Он начал удивляться, что не разглядел её раньше и пренебрегал её обществом ради… — ну, это уже неважно! — и даже обнаружил в себе нечто похожее на влюблённость (на самом деле это было искреннее восхищение). Не будь за его плечами прошлого, иссушившего ему совесть и ожесточившего душу, он, наверное, смог бы воистину полюбить её, как мужчина, хоть и не самый возвышенный из смертных, любит женщину. Влюбляясь, мы подымаемся над своим обычным «я»; то глубокое, что родилось в нашей душе, способно выжить лишь в воздухе истинной человечности, принадлежащей Богу, и потому не может долго выдерживать зловонный дух себялюбивой и низменной натуры, но, оставаясь в нём, быстро погибает и исчезает из виду.
В присутствии Арктуры Форг чувствовал себя неловко. Он побаивался её. Конечно, когда мужчина помнит о совершённом зле и знает, что его прошлое способно до неузнаваемости очернить тот портрет, который он пытается представить своей возлюбленной, неудивительно, что он начинает её бояться! Он–то сам вполне готов отнестись к себе с великодушием и оправдать былые пороки; но вот готова ли она сделать то же самое? И потом, Форг помнил, что в глазах общества их разделяет пропасть, пересечь которую он может только по узкому мостику её благосклонности. Чем больше он проводил с нею времени, тем больше восхищался ею и желал на ней жениться, тем радостнее поздравлял себя с новообретёнными добродетелями светского джентльмена и тем решительнее говорил себе, что не позволит глупой и несправедливой щепетильности лишить его столь великого счастья. А для этого надо было лишь до поры до времени удержать в секрете одну маленькую тайну. Помимо этого любой человек в мире может спрашивать его о чём ему заблагорассудится! А потом, когда замок будет принадлежать ему, неужели кто–то будет оспаривать его титул? И вообще, кто знает, правда это или нет? Отец вполне мог придумать эту угрозу, чтобы добиться послушания. Ведь будь всё действительно так, как он сказал, то, наверное, даже в приступе дьявольской ярости он удержал бы язык за зубами.
Будучи человеком порывистым и привыкшим к тому, что сам он считал успехом, Форг вскоре начал выказывать Арктуре всё более недвусмысленные знаки внимания, ясно указывающие на цель и предмет его себялюбивых вожделений.
