Однако Арктура немного знала о том, что произошло до его отъезда, и, поскольку ей были совершенно незнакомы мирские интриги, суждения её оставались простыми и прямыми, восприятие — незамутнённым, чувства — деликатными, а требования девической щепетильности — строгими и чистыми, она даже подумать не могла, что Форг когда–нибудь осмелится подойти к ней с какими–то иными мыслями и намерениями, кроме братского расположения, родившегося давным–давно, ещё в детских играх. Она видела, что Донал не одобряет его поведения. Она думала, Форг знает, что ей известно о его недавних похождениях, и, по большей части, её участливое отношение к нему диктовалось именно жалостью из–за того, что он так сильно оступился.
Тем не менее, со временем она поняла, что дала ему слишком много свободы, тем самым позволяя ему надеяться на ещё большую вольность, которой она вовсе не намеревалась ему давать, и поэтому однажды вдруг отказалась кататься с ним верхом. Из–за плохой погоды они и так уже не выезжали почти две недели, и вот теперь, когда солнечное утро наконец–то улыбнулось им, как улыбаются друг другу друзья, помирившиеся после долгой ссоры, она не желает с ним ехать! Сначала Форг был раздражён, а потом встревожился, опасаясь недружелюбного влияния. Они с Арктурой сидели вдвоём за завтраком.
— Ну почему вы отказываетесь поехать со мной на прогулку? — укоризненно спросил он. — Вам нездоровится?
— Нет, спасибо, я вполне здорова, — ответила она.
— Но сегодня такая дивная погода! — умоляюще произнёс Форг.
— Мне просто не хочется. И потом, кроме езды верхом в мире есть и другие занятия. Мне кажется, с тех пор, как купили Голубка, я и так слишком много времени потратила на прогулки. Вообще ничего нового не прочитала!
— Ну и что с того? Вам–то зачем учиться, Арктура? Самое главное — здоровье!
— Я так не думаю. А чтение и учёба, кстати, тоже очень полезны. Я не хочу оставаться бессмысленным животным даже ради самого безупречного здоровья.
— Тогда позвольте мне помочь вам и в этих занятиях.
— Спасибо, — откликнулась Арктура с улыбкой, — но у меня уже есть хороший учитель. Мистер Грант обучает нас с Дейви греческому и математике.
Форг гневно вспыхнул.
— Что ж, я должен и в том, и в другом знать ничуть не меньше его, — проговорил он.
— Может, и должны, но вы же знаете, что это не так.
— Я достаточно умён, чтобы научить вас тому, чего вы не знаете.
— Да, но я достаточно умна, чтобы не становиться вашей ученицей.
— Что вы хотите этим сказать?
— Только то, что вы не умеете учить.
— С чего вы это взяли?
— С того, что вы сами не любите ни греческий, ни математику. А тот, кто не любит, не может и учить.
— Это сущая чепуха! Даже если я не слишком люблю греческий, вас, Арктура, я люблю достаточно для того, чтобы стать вашим учителем! — настаивал Форг.
— Вы учите меня верховой езде, — сказала Арктура. — А греческому меня учит мистер Грант.
Форг едва удержался от того, чтобы не пробормотать проклятие в адрес мистера Гранта, и попытался рассмеяться, хотя внутренне прямо–таки скрежетал зубами от злости.
— Значит, сегодня вы со мной не поедете? — снова спросил он.
— Скорее всего, нет, — ответила Арктура. Наверное, она должна была твёрдо ответить, что никуда не поедет, но жалость побудила её поколебаться в своём решении, и её ответ опять возродил в Форге угасшую было надежду.
— Я не понимаю, что побудило вас позволить этому неотёсанному школяру стать вашим учителем! — воскликнул он. — Такого тоскливого, сухого и педантичного невежду только поискать!
— Мистер Грант — мой друг! — произнесла Арктура и, подняв голову, посмотрела ему прямо в глаза.
— Поверьте мне на слово, вы в нём ошибаетесь!
— Мне всё равно, что вы о нём думаете, и я вас об этом не спрашивала, — отрезала Арктура. — Я просто сообщила вам, что он — мой друг.
«В том–то вся и беда!» — подумал Форг.
— Прошу прощения, — вслух сказал он. — Но вы не знаете его так, как я.
— Неужели? Даже если у меня было гораздо больше возможностей о нём судить?
— Просто он никогда не вмешивался в ваши дела, — не подумав, возразил Форг.
— А если вмешивался?
— Вмешивался! Вот проклятый наглец! Как?
— Он не позволяет мне заниматься столько, сколько мне хочется. А вам он что сделал?
— Давайте не будем ссориться из–за него, — успокаивающим голосом проговорил Форг, пытаясь звучать беззаботно и даже весело, но тут же снова посерьёзнел. — Неужели нам, людям, которые должны так много друг для друга значить…
Тут он осёкся. Что–то вдруг подсказало ему, что он зашёл слишком далеко.
— Я не знаю, что вы хотите этим сказать… Вернее, я не хочу даже думать о том, что, как мне кажется, стоит за вашими словами, — сказала Арктура. — После того, что произошло…
Тут она в свою очередь замолчала: ведь сам он ей ничего не говорил!
«Она ревнует, — заключил Форг. — Это хорошо».
— Я вижу, он много чего про меня наговорил, — сказал он.
— Если вы имеете в виду мистера Гранта, то ошибаетесь. Насколько я помню, он ни разу не упоминал о вас в разговорах со мной.
— Так я вам и поверил!
— А вот это уже грубость. Он ни разу не говорил о том, что у вас там произошло. Но я и сама не слепая.
— Если вы говорите о том бездумном увлечении… Ах, Арктура, вы же и сами знаете, что это была лишь мальчишеская глупость!
— Значит, с тех пор вы стали мужчиной? И сколько же месяцев вам для этого понадобилось?
— Уверяю вас, даю вам слово джентльмена: сейчас между нами ничего нет! Право, мне и самому ужасно стыдно из–за того, что произошло!
Повисла долгая, неловкая, невыносимая пауза.
— Так, может, вы всё–таки поедете со мной покататься? — наконец сказал Форг в надежде, что она смягчилась, хотя по её виду это было незаметно.
— Нет, — твёрдо произнесла она. — Не поеду.
— Что ж, — ответил он с притворной сдержанностью, — должен сказать, что вы не слишком–то вежливо со мной поступаете. Оттолкнуть от себя человека, который уже так долго любит вас, ради какого– то несчастного урока греческого языка…
— И долго ли вы любите меня, позвольте вас спросить? — почти гневно спросила Арктура. — А ведь я искренне готова была относиться к вам по–дружески, и потому мне очень жаль, что с сегодняшнего дня это уже невозможно!
— Вы слишком жестоко наказываете меня, миледи, из–за какого–то незначительного пустяка, в котором я и сам уже раскаиваюсь, — сказал Форг, с досадой прикусывая губу. — Это было просто…
— Я не желаю больше ничего об этом слышать! — строго произнесла Арктура, но тут же, побоявшись, что была с ним слишком жестока, совсем иным тоном добавила:
— Наверное, вам сейчас пошёл бы на пользу хороший галоп. Если хотите, возьмите на конюшне Голубка.
Форг молча повернулся и вышел. Она всего лишь хотела уязвить его, успокаивал он себя. Она долго таила обиду и теперь, наконец–то, отыскала возможность отомстить. Ничего, теперь когда её оскорблённое достоинство удовлетворено, ей станет лучше и она ещё пожалеет о том, что сейчас ему наговорила. Что ни говори, а утро не пропало даром! Не может же она и в самом деле предпочитать урок греческого языка с
