нам ехали немецкие мотоциклисты (десант). Завязался с ними в темноте бой, неравный по силам. И мы вынуждены были отступить, много наших они здесь побили и забрали в плен. Я на утро следующего дня опять добрался (уже пешим порядком) до остатков своего полка. Нам говорили, что наши части держались сколько возможно, что навстречу нам идет помощь — танковый корпус. Действительно, танковый корпус прибыл и весь был уничтожен немецкими самолетами по дороге от Белостока до Волковыска. Все части были потрепаны, боеспособных частей на нашем направлении не было… организовывались сборные части из разных родов войск. Нам приходилось отступать только ночью, а днем сидели в лесу…»[438].
Как вспоминал командир 86-й дивизии М. А. Зашибалов, он пытался не выполнить приказ командира корпуса о передаче дивизии своему заместителю и убытии на лечение в Смоленский военный госпиталь. С получением приказа на отход к Волковыску он сформировал небольшой отряд прикрытия в составе 1-го батальона 169-го стрелкового полка и двух батарей 128-го отдельного противотанкового дивизиона. Задача их была проста: блокировать дорогу, по которой отходили части дивизии вместе со штабом, и удерживать ее любой ценой до 11 часов. Начальником артиллерии отряда был назначен зам. командира 128-го ОПТД Герой Советского Союза старший лейтенант Х. И. Ибрагимов. Но утром 27 июня комкор Гарнов подтвердил свое решение, и полковник Зашибалов, сдав командование дивизией своему заместителю по строевой части А. Г. Молеву, убыл на лечение. Но ни генерал-майор А. В. Гарнов, ни сам М. А. Зашибалов не знали, что пути на восток давно перерезаны противником и ни в какой госпиталь в Смоленске раненый комдив 86-й Краснознаменной не попадет. А заслон, который оставил за собой штаб дивизии после ухода с рубежа на Нареве, выполнил приказ стоять насмерть. Под шквалом артминометного огня продержались, сколько было приказано. Артиллеристы подбили 6 танков, на поле боя осталось лежать до ста убитых и раненых солдат врага. После налета эскадрильи Ю-87 в строю осталось всего 3 орудия, но и вторую атаку удалось отбить. После этого уцелевшая матчасть была выведена из строя, так как не осталось средств тяги, оставшиеся в живых красноармейцы под командой Х. И. Ибрагимова отправились на восток вслед за остатками своей дивизии[439].
Похожее положение было и у левого соседа дивизии М. А. Зашибалова — у 25-й танковой дивизии. К 27 июня остатки ее частей, 50-го полка в частности, собрались в лесу под Заблудовом. Потери матчасти были катастрофически большими, танков и бронемашин почти не осталось. Организационно дивизия еще существовала, но вместо полков и батальонов действовали мелкие импровизированные группы из разных подразделений. Ходили слухи (свидетельство М. И. Трусова), что в одном из боев наша гаубичная артиллерия по ошибке ударила по своим. О. Г. Герась из 25-го ГАП (командир — майор Тарлаховский) вспоминал, что их полк был придан танкистам майора Пожидаева. Кто знает, может, так оно и было — оплошала своя же дивизионная артиллерия. А может быть, это была тяжелая корпусная — 5-го стрелкового корпуса. «Мы под Колпином скопом стоим, артиллерия бьет по своим. Это наша разведка, наверно, ориентир указала неверно. Недолет. Перелет. Недолет. По своим артиллерия бьет» (А. Межиров).
Т. Я. Криницкий из 1-го батальона 50-го ТП к этому времени уже лишился своей радиостанции и был при штабе полка. Он рассказывал: «Мы заняли возле штаба оборону, окопались и сидели до захода солнца, когда Пожидаев вернулся из боя с тремя танками и на броне — 10 человек раненых. Он построил нас, рассчитались. В строю было 11 человек, и на машине — 10 раненых. „Теперь, — сказал майор, — и мы будем отступать“. Погрузились на машины со снарядами и поехали. Въехали в какое-то село или местечко. Ночь, но слева был большой пожар (горел лесной склад). Ближе к центру, метрах в 200, церковь, а в самом центре палисадничек обгорожен. С церкви бил пулемет, а навстречу нам мчалась грузовая машина, битком набитая вооруженными солдатами. С машины скомандовали спешиться и идти за ними, уничтожить, мол, пулеметное гнездо, и т. д. Но то оказались немцы, переодетые в наше танкистское обмундирование. Когда их распознали, мы открыли по ним огонь, и они разбежались, а по церкви танк дал два выстрела, и пулемет умолк. Когда мы поднялись, машин наших не было, только 3 танка. Я вскочил на броню одного из них и сел около башни. Люк в башне был открыт, и стоял, как оказалось, командир нашей дивизии (это я потом узнал, я же его ни разу в полку не видел). Мы поехали дальше по дороге, и танк подожгли. Когда танк загорелся, а мотор-то сзади, радист начал кричать, чуть не сгорел. Комдив ногой толкает водителя, а тот жмет на газ. Тогда я прикладом винтовки ударил по люку водителя, вернее, по триплексу, и моя винтовка выстрелила, ибо был патрон в патроннике. Командир испугался, но не ругал меня, только отрекомендовался, и я узнал, что это командир дивизии. Мы соскочили с танка и потом пересели на тягач „Ворошиловец“ (гусеничный, с крытым кузовом) и ехали всю ночь. Утром впереди нас начали рваться снаряды, мы свернули влево на Волковыск, на луг, и на лугу подобрали комиссара нашей дивизии, раненного в левую грудь. Взяли его на трактор, перевязали простыней, но он был без сознания, бредил, вспоминал жену и детей. Вскоре мы въехали в Волковыск и у первой хаты попросили для комиссара воды, но женщина-белоруска вместо воды вынесла молока. Мы его напоили, и близко к центру, еще не в самом центре, с краю стоял домик, и сказали, что там санчасть. Мы сдали комиссара и поехали дальше, а командир дивизии остался на лугу»[440]. По данным ЦАМО, зам. командира 25-й дивизии по политчасти батальонный комиссар И. Г. Устинов пропал без вести в июне 1941 г. В начале 90-х годов его родственники обращались ко мне с просьбой помочь установить, кто был их предок. Указывали, что в 1940–1941 гг. он служил в Шепетово Белостокской области, есть фото с одной «шпалой» на петлицах. Называли номера частей — 153-й отдельный танковый полк и 9-я танковая бригада — и фамилию одного из сослуживцев, полковника Нэмме. Все сходилось на 25-ю ТД, но тогда, в 90-х, у меня не было мало-мальски приличного списка комначсостава дивизии. А сейчас не могу найти их адрес. Увы и ах…
После шести дней непрерывных боев управление 13-го мехкорпуса со спецподразделениями и отдельными разрозненными частями, сведенное генералом П. Н. Ахлюстиным в один отряд, отошло к Большой Берестовице. Ю. С. Погребов, бывший командир взвода, вспоминал, что остатки его полка всю ночь укрепляли рубеж обороны у Берестовицы. Вокруг полыхало зарево пожаров, в тылу была слышна перестрелка: происходили стычки с мелкими диверсионными группами противника, которые старались внести дезорганизацию и посеять панику. Далеко на севере, за рекой Свислочь, в районе Индуры гремела канонада, но у Большой Берестовицы пока было спокойно. По приказу генерала П. Н. Ахлюстина заградительные кордоны останавливали всех неорганизованно отходящих военных и направляли их в подразделения корпуса. На огневых развернулась отошедшая сюда батарея 122-мм гаубиц, в перелеске окопался отряд из нескольких десятков пограничников.
Южнее Заблудова и Берестовицы — у Беловежской пущи и в ней самой — действовали понесшие большие потери части еще четырех советских дивизий (разгромленной днем 22 июня 113-й стрелковой, утратившей связь со своей 4-й армией 49-й стрелковой, недоформированных 31-й танковой и 208-й моторизованной). Какие-либо подробности и факты, касающиеся их действий, не известны либо пока, либо уже навсегда, но зато сами немцы дают нам пищу для размышлений и повод не терять надежду, а искать дальше.
После разгрома основных сил 4-й советской армии и выхода в глубокий тыл белостокской группировки часть сил 4-й полевой армии вермахта после захвата Пружан повернула на север, намереваясь преодолеть в узком месте Беловежскую пущу и выйти к Волковыску, отрезая советским войскам пути отхода. Данные по нахождению каких-либо частей РККА в это время в этих местах отсутствуют начисто, но хотя бы «в теории» можно предположить, что они могли принадлежать 13-му мехкорпусу, ибо пуща находилась у него в тылу. В немецких источниках есть несколько упоминаний о том, что они встретили здесь ожесточенное сопротивление подразделений Красной Армии. В частности, 1-й дивизион 231-го зенитно-артиллерийского полка вынужден был 27 июня находиться в боевых порядках пехоты и огнем своих 88-мм пушек отбивать яростные атаки советских мотострелков и танкистов в районе дороги Новый Двор — Радок в Беловежской пуще; особенно отличилась 5-я батарея.
27 же июня на дороге, проходящей через лес у д. Лесняки (она существует и сейчас и находится в 8–10 км южнее Волковыска), одиночный танк КВ задержал продвижение 263-й пехотной дивизии 9-го армейского корпуса. Сильно заболоченная местность не давала возможности обойти храбрецов, а имеющаяся под руками у немцев артиллерия ничего поделать с танком не смогла. Все попытки расстрелять «Клима Ворошилова» заканчивались потерей орудий и расчетов. И тогда командование вызвало на помощь самоходку «Штуг» № 331 из 263-го дивизиона штурмовых орудий. Броня советского танка выдержала все попадания, но все же 75-мм бронебойными снарядами САУ удалось заклинить башню и повредить ходовую часть КВ. В итоге, обозленный бессилием что-либо поделать с русским танком, командир самоходки пошел на
