сестры. Да-да, моя милая, в большинстве случаев так и поступают. Забирают деньги, а потом сообщают, где можно взять товар. Как правило, он уже дохлый. Поверь, с таким вариантом мне уже приходилось сталкиваться. Так вот, чтобы этого не произошло, я советую тебе все переговоры с ним переадресовывать на меня. В противном же случае я самоустраняюсь.
— Я все сделаю, как ты скажешь. Но почему, почему он не звонит?
— На психику давит.
— Кажется, я не выдержу. Я сойду с ума.
— Именно на это он и рассчитывает. Берет на измор для того, чтобы, измотанные долгим напряжением, мы были готовы принять любые его условия. А нам этого делать ни в коем случае не следует. Все, постарайся уснуть или хотя бы отключиться, сегодня он уже не проявится.
Рябинин позвонил утром. По шуму проезжающих машин я понял, что он воспользовался автоматом. Несколько секунд он молчал, напряженно вслушиваясь. По этой паузе я понял, что и у него, несмотря на зверскую силу, с нервишками не все ладно. А это, при затеянной им сложной афере, архиплохо.
— Ну что, Рябинин, так и будем молчать? — первым заговорил я.
— Нет, почему, можно и потолковать. Я только что звонил Галине Григорьевне. Она сказала, что все в порядке, и велела позвонить тебе. Вот я и звоню. Учти, если сейчас сюда подъедет ментовка, то у меня будет достаточно времени, чтобы взорвать к чертовой матери эту телефонную будку вместе с Танькой.
— Не суетись, никто не приедет. А Галина сказала правильно, с этой минуты дело будешь иметь только со мной.
— А мне хоть с шайтаном, лишь бы не опрокинули и отдали бабки.
— Бабки будут в пятницу к обеду, как условились, можешь быть спокоен.
— Где она их насшибала?
— Какая тебе разница? Ты получишь свое, и остальное тебя не должно волновать.
— А ты что так со мной разговариваешь? Я ведь могу и обидеться.
— Я думал, ты серьезный парень, а ты начинаешь втирать мне блатной расклад.
— Извини, Константин Иванович.
— Извиняю, и давай перейдем к делу. Прежде всего я должен убедиться, что Татьяна жива и здорова, только после этого я начну с тобой переговоры.
— Галина Григорьевна с ней уже разговаривала.
— Я не Галина Григорьевна, и давай уточним сразу, что больше ты на нее ссылаться не будешь, тем более все решения принимаю я. Дай трубку Татьяне.
— Константин Иванович! — после непродолжительной возни закричала она. — Скорее меня от него заберите. Вы продали квартиру?
— Все нормально, Татьяна, терпи до пятницы. Передай ему трубку.
— Конечно, он меня не бьет. И кормит хорошо, — невпопад вдруг заговорила она, из чего я мог понять, что дело обстоит наоборот.
— Ну что, убедился? — вырывая трубку, спросил Рябинин.
— Убедился, я рад, что ты обращаешься с ней по-человечески. Перейдем к делу.
— Перейдем. Ты знаешь старую дорогу на птицефабрику?
— Знаю. Но можно ли по ней проехать?
— Можно, а нельзя, так пойдешь пешком. Примерно в километре от основной дороги, с левой стороны, увидишь ржавый вагончик. Положишь деньги под линолеум в левом дальнем углу и вернешься домой.
— А когда же я получу Татьяну? — предвидя такой оборот, с усмешкой спросил я.
— Я потом тебе позвоню и скажу, где ее забрать.
— Знаешь что, парень, я ведь не пальцем сделанный, все твои хохмы мы проходили, еще сидя на горшках. За свои деньги я должен сразу же получить товар, а не твои сволочные обещания. Играть я с тобой буду только на таких условиях.
— Играть ты будешь на моих условиях.
— Чтобы в результате получить от дохлого осла уши? Я имею в виду Таньку в разобранном виде. Нет, братан, за отдельные фрагменты ее тела деньги я платить не стану. Можешь хоть сейчас ее замочить, но на твои условия я не соглашусь.
— Как хочешь, — равнодушно ответил он и повесил трубку.
Это я предвидел. Криво усмехнувшись, я сел на диван в ожидании повторного звонка. По истечении пяти минут я стал проявлять некоторые признаки нервозности. Неужели я сделал неверный ход ценою в Татьянину жизнь? Неужели неправильно оценил ситуацию, не учел особенностей его больной психики? Этого я себе никогда не прощу. Хотя прекрасно понимаю — если он заранее задумал играть втемную, то результат был бы одинаков. Но это понимаю я, а попробуй объясни Галине, которая сейчас обязательно позвонит. Уж коли я взялся нести ответственность за чью-то жизнь, то с меня и спросится. И зачем я только взялся за это дело? Вечно ты, Гончаров, суешь нос туда, куда тебя не просят. Правда, на этот раз просили, но можно было вежливо отказаться. А теперь твое положение незавидно.
Оживший телефон прервал мои мрачные мысли. Вероятнее всего, меня хотела Кнопка, но может быть, психопат одумался и пересмотрел свои позиции? С надеждой на лучшее я снял трубку и, слава Богу, не ошибся.
— Мужик, — хрипло проговорил он, — я согласен на твои условия.
— Я рад, что ты здраво подошел к этому вопросу. Где и в какое время ты намерен осуществить передачу?
— Об этом я тебе сообщу отдельно. Жди. Сиди у телефона и жди. Да смотри, чтобы в пятницу к обеду деньги были у тебя на руках.
— Это что же, ты предлагаешь мне больше суток сидеть на телефоне?
— Может, и больше. Привет, не кашляй.
Не успел я положить трубку, как взволнованная Галина потребовала отчета о состоявшихся переговорах. Заверив, что прошли они плодотворно и на высоком уровне, я помчался к Лапшину, чтобы наверняка удостовериться в своих подозрениях. Не вступая с дознавателем в долгие диалоги, я поздравил его со вчерашней удачной операцией и в двух словах объяснил суть дела. Он отнесся с пониманием к моей просьбе, и вскоре, заслонившись газетой, я наблюдал за входящим в кабинет потрошителем.
Сомнений быть не могло — в лице Андрея Бондарева я сразу узнал Кнопкиного лиходея, о чем знаками дал понять Лапшину. Написав по этому поводу новое заявление, я уже из дома позвонил Кнопке и небрежно сообщил, что преступник, покушавшийся на ее жизнь, мною разыскан и ей в самом скором времени предстоит его опознать.
А потом начались долгие и томительные часы унылого ожидания, в течение которых я не мог себе позволить даже капельку спиртного. Зато у меня появилась масса свободного времени и я мог досконально обдумать ситуацию, в которой мне в скором времени придется оказаться. В общих чертах положение дел я себе представлял, но место действия не вырисовывалось даже отдаленно, а это для меня большой минус. После долгих раздумий я решил, что при таком раскладе ехать без всякой подстраховки будет неправильно. Хоть какую-то, пусть самую незначительную карту в рукаве я держать обязан. Крупный козырь, вроде наружного контроля, он вполне мог заметить и взрывом закончить игру, а вот маленькая хитрость, по моему мнению, должна была бы сработать. Только организовать ее нужно загодя и аккуратно.
В семь вечера мне принесли деньги. Тридцать пять пачек по десять тысяч каждая — именно во столько оценивалась жизнь Кнопкиной сестры.
— Не много ли? — спросила Милка, курирующая процесс пересчета.
— Кому как, — в глубоком раздумье ответил я. — За меня бы ты и тысячи не дала. А тут человека ценят, любят и уважают.
— Помолчал бы, придурок, а то я тебя из дерьма не вытаскивала? — проверяя подлинность купюр, обиженно ответила она. — Я и на этот раз тебя одного не отпущу.
— Что? — охнул я. — Без сопливых обойдусь. Сиди дома, курица нетоптаная.
— Чем гордишься? Над кем смеешься? Над собой смеешься!
— Да это я так, к слову.
— Вот только на словах ты и можешь.
— Нет, ну почему же, я еще ого-го…
