– Велиалу-то хорошо, – пробормотал демон, коверкая слова кривым ртом, в котором с трудом шевелился толстый язык-увалень, – отдыхает себе целыми днями. У него там спокойно, тихо. А здесь сплошные заговоры. Да все против меня. Только и ждешь, что кто-нибудь тебя сместит. Приходится держать целый штат шпионов и соглядатаев. Вот и про то, что вы скоро пожалуете, донесли. Умницы мои. – Левиафан крутанулся вокруг себя, и я заметил, как побежали по комнате смутно различимые силуэты на тоненьких прозрачных ножках. Побежали-побежали, да и пропали, будто их и не было.
– Они донесли? – удивился Кухериал.
– А что такое?! – насторожился герцог.
– Просто я отправлял гонцов… да, вот… не дошли, что ли…
– Ладно, обманщик, – внезапно смягчился Левиафан и уставился на меня, – значит этот – убийца Светоча. Не похож он что-то на убийцу.
– Самый что ни на есть жестокий убийца, – заверил бес, – и рожа у него то, что надо. Зловещая. Это для адских пределов он выглядит неказисто, а на Земле от его рожи всех воротит…
Я гневно покосился на беса, но он был уверен, что только что отвесил мне замечательный комплимент, улыбнулся, морда такая, ободряюще.
– Не трепи, – отмахнулся герцог, – что я настоящих кровопийц никогда не видел? Гостил однажды у Абаддона. Ты его знаешь. У него – убийца на убийце. Один другого страшнее. Там такие типажи человеческие. Любо-дорого посмотреть.
– Мой все равно круче, – заупрямился Кухериал.
Я усмехнулся. Никто и никогда так в меня не верил. Действительно, благодетель.
– Лучше, говоришь?! – Левиафан стек с трона, как желе на тарелку и затопал вокруг меня на своих слоноподобных конечностях. – Хорошо тебе, – пришел он к неожиданному выводу, хотя я ожидал худшего. – Великого грешника выковал. На самый верх метишь, бес?!
– Где уж нам, – заюлил Кухериал, – о самом верхе и не помышляю. Мне бы в теплое местечко, поближе к пеклу. Замучила жизнь на передовой.
– Ну-ну, – Левиафан скривился, – Надежду юноша пытает… бедная Наденька. Скромнее нужно быть.
– Ваше мракобесие, – ничуть не обиделся бес, – нам бы дар ваш получить, и дальше отправиться. Время не ждет.
– Дар, говоришь, – Левиафан задумался, – был у меня дар для убийцы Светоча. И казалось мне, что это замечательный дар… Но сомневаюсь. Сильно сомневаюсь.
Кухериал тревожился, переступал с ноги на ногу, постукивая копытами. Мне передалось его настроение, и охватили самые дурные предчувствия.
– Но потом я понял, что лучше, если я не вручу дар, а кое-что заберу, – физиономия герцога стала очень довольной.
– Ваше мракобесие! – Бес снова рухнул на колени. Похоже, у него это стало входить в привычку: – Не губите!
– Да постой ты, – с досадой поморщился Левиафан, – послушай сначала, что именно я заберу. В принципе, это вполне можно счесть даром. Знаешь ли ты, какой самый уязвимый человеческий орган?!
– Конечно, знаю. Некоторые этим органом думают, когда красоток видят.
– Выходит, не знаешь. А я скажу тебе, что это за орган. Это сердце. Здоровье человека находится в прямой зависимости от работы сердца. Тысячи людей умирают ежедневно от инфаркта. А все потому, что сердце имеет заданное число сокращений. Удар ножом в сердце всегда смертелен. Сердце еще и уязвимый орган потому, что болезненно реагирует на любые переживания. Ускоряется пульс. Кровь быстрее начинает бежать по венам… Любого человека можно довести до инфаркта, если постараться.
Я слушал проникновенную речь Левиафана с ужасом, уже подозревая, что мне грозит. Но молчал, следуя указаниям беса. Пока молчал. Хотя хотелось протестовать. А еще лучше – обратиться в бегство.
– Я заберу у твоего человека сердце, – сообщил герцог страшную правду.
В ушах застучало, кровь быстрее побежала по венам, пульс участился настолько, что я счел слова герцога об инфаркте пророческими. Все самые дурные предчувствия оправдались.
– Но ведь без сердца он не сможет жить! – вскричал Кухериал.
– Я подумал об этом, – спокойно ответил Левиафан. – Вместо сердца мы поставим ему пламенный мотор. Из песни, как говорится, слова не выкинешь.
Он оказался большим шутником, этот герцог Предела зависти. Мне стало настолько не по себе, что даже в глазах помутилось. Я ощущал себя быком, которого ведут на заклание.
– Пламенный мотор? – переспросил Кухериал, чуть не плача.
– Почти. На самом деле, это кусок холодного кристалла, почти вечного. Если ему в грудь, – Левиафан ткнул в меня указательным пальцем, отчего живое сердце сжалось болью, – попадет пуля, она не причинит кристаллу вреда.
– Разыграли нас, да, ваше мракобесие?! – Бес выдохнул с явным облегчением. – А я-то уже решил, что вы серьезно.
– Хочу что-то забрать, ничего не дав взамен?! – Герцог надвинулся на Кухериала и пророкотал громогласно: – Не обмани мое доверие, бес, пусть твой грешник прикончит Светоча. Мне надоела эта игра. Слишком уж она затянулась.
– Да, ваше мракобесие… Конечно, ваше мракобесие, – засуетился Кухериал, – не беспокойтесь. У нас все на мази. Прикончим непременно.
Левиафан вложил кристалл в мою ладонь. Надо ли говорить, что я даже не успел заметить, откуда он извлек подарок.
– Как тебе твое новое сердце? – поинтересовался герцог.
Я бросил быстрый взгляд на беса, тот приложил палец к губам – молчи. Я послушался, даже рта не открыл. Просто стоял навытяжку перед герцогом Предела зависти, сжимая кристалл в руке.
– Вижу, что нравится, – сделал вывод Левиафан. – Раз так, хорошо, потому что все уже готово…
Стены вдруг поплыли, тронная зала стремительно окрасилась белым, меняясь в очертаниях, и я оказался в операционной, полной врачей в заляпанных кровью халатах и масках.
– Штопоров? – заорал один из них, с абсолютно безумными, темными глазами, почти без белков. – Почему он до сих пор не в отключке?!
– Сейчас, Евгений Николаевич. – Анастезиолог Штопоров засуетился. Отломал кончик ампулы, набрал в шприц мутновато-коричневой жидкости, несколько капель упали на пол, зашипели, испаряясь.
– Ложись на кушетку, собака такая! – прикрикнул на меня Штопоров. – Раствор уходит.
Я попятился. Если такое пустят по вене, на каком кругу я окажусь?!
Один из докторов быстро заговорил по-немецки, обращаясь к присутствующим. Я уловил в его речи несколько раз повторенное «ohne Anasthesie» и понял по зверской интонации, что он предлагает делать операцию без анастезии.
– Помолчите, Эмменбергер, – бросил Евгений Николаевич немцу. – Здесь я заведующий отделением. Ваши нацистские штучки не пройдут, он обернулся к остальным, – ну-с, коллеги, у нас на повестке дня сложная операция, пересадка сердца. Если больной не выживет, – он повысил голос: – Если он
Бригада врачей заметно погрустнела. Глаза над медицинскими масками были воспаленными, страшными, на меня эскулапы поглядывали с плохо скрываемой ненавистью. Еще бы, ведь это я своей скоропостижной кончиной под ножом хирурга собирался лишить их премиальных.
– Не дамся! – пробормотал я, отступая к двери.
– Рашн швайн! – констатировал Эмменбергер.
– У нас нет времени на эти глупости! – шагнул ко мне главный хирург.
– А ну ложись, падла! – потребовал Штопоров. – Пока я тебе двойную дозу не вкатил.
Я уперся в дверь, не выпуская страшных врачей из поля зрения, зашарил ладонью в поисках ручки. Дверь оказалась гладкой, как стена. Выход из операционной строители забыли предусмотреть…
Врачи кинулись на меня внезапно, всем скопом. Атака была продумана до мелочей. Штопоров взмахнул шприцом, целясь в лицо, я уклонился, уходя от опасной иглы, и наткнулся на подставленный ловким
