найдется никого, кто не был до глубины души потрясен тем, что произошло на развязке Саркханд. Я возмущен этим зверским убийством. А мы ведь называем себя матерью цивилизаций. Я безоговорочно осуждаю предательство со стороны личной охраны покойной госпожи премьер-министра и преступных элементов из числа толпы. И прошу вас поверить, что никто из партии «Шиваджи» не имеет никакого отношения к упомянутому чудовищному преступлению. Виновником является озверевшая толпа, подстрекаемая предателями и ренегатами.
– Я мог бы отдать приказ о вашем аресте, – заявляет Ашок Рана.
Министры и советники бросают на него обеспокоенный взгляд. Эн Кей Дживанджи нервно облизывает губы кончиком языка.
– И какая бы польза была от этого Бхарату? Нет, у меня есть другое предложение. Враг у ворот, наша армия бежит, в городах волнения, лидер страны зверски убит. Сейчас не время для партийных распрей. Я предлагаю создать правительство национального спасения. Как я уже сказал, Партия Господа Шивы никоим образом не причастна к организации страшного преступления. Тем не менее мы сохраняем некоторое влияние на хиндутву и на умеренную часть карсеваков.
– Вы можете навести порядок на улицах?
Эн Кей Дживанджи качает головой.
– Ни один политик не сможет вам этого обещать. Но в такое сложное время противодействующие партии, выступившие в коалиции в правительстве национального спасения, покажут прекрасный пример не только бунтовщикам, но и всему народу Бхарата, и авадхам. Единую нацию не так-то легко победить.
– Спасибо, господин Дживанджи. Ваше предложение интересно. Я вам перезвоню. Спасибо за ваши добрые пожелания. Я их полностью принимаю.
Ашок Рана с силой нажимает на кнопку – так, будто хочет растереть Дживанджи, словно мерзкое насекомое, – и поворачивается к членам своего кабинета.
– Ваша оценка, господа.
– Это будет сделка с демонами, – говорит Чаудхури. – Но…
– Он все очень хорошо продумал, – говорит председатель верховного суда Лаксман. – Очень умный человек.
– Не вижу никакой приемлемой альтернативы, кроме как согласиться на его предложение, – замечает Тривул Нарвекар. – С двумя поправками. Во-первых, упомянутое предложение делаем мы. Именно мы протягиваем руку политическим противникам. Во-вторых, некоторые посты в правительстве должны быть переданы нам без обсуждения.
– Он что, потребует посты в правительстве? – спрашивает Ашок Рана.
Секретарь Нарвекар даже не пытается скрыть свое искреннее изумление от слов премьер- министра.
– А по какой же другой причине, по вашему мнению, он вообще все это предлагал? Мое мнение: нам следует удерживать за собой руководство государственным казначейством, министерством обороны и министерством иностранных дел. Извините, господин председатель верховного суда.
– А что же мы предложим нашему новому другу Дживанджи? – спрашивает Лаксман.
– Не думаю, что он согласится на меньшее, чем пост министра внутренних дел, – отвечает Нарвекар.
– Черт! – бормочет Лаксман, поднося к губам стакан с виски.
– Нам следует понимать, что это будет совсем не мусульманский брак, и расторгнуть его нам будет непросто, – замечает Нарвекар.
Ашок Рана снова включает экран, чтобы посмотреть на жену и детей, которые спят, прижавшись друг к другу, на дешевых местах для прессы. На часах уже четыре пятнадцать. Голова Ашока раскалывается, затекшие ноги кажутся распухшими, в усталые глаза словно песка насыпали. Всякое чувство времени, пространства и перспективы исчезло. В какие-то мгновения от режущего глаза и усиливающего мигрень освещения ему кажется, что он плавает где-то далеко, в чужой вселенной.
Неожиданно Чаудхури начинает говорить о Шахине Бадур Хане:
– У него все получилось как раз наоборот. Бегум требует развода, а не муж…
Мужчины тихонько посмеиваются.
– Вам следует признать, что он уже ушел в небытие, – говорит Нарвекар. – Двадцать четыре часа – очень большой срок в политике.
– Никогда ему не доверял, – отзывается Чаудхури. – Всегда считал, что в нем есть что-то скользкое. Слишком воспитан, слишком вежлив…
– И слишком мусульманин? – спрашивает Нарвекар.
– Вы сами сказали… В общем, что-то не совсем… мужественное. И кстати, я не уверен, что соглашусь с вашим мнением на тот счет, что он ушел в политическое небытие. Вы говорите, что двадцать четыре часа – очень много. А я, со своей стороны, напомню вам, что в политике нет ничего, что бы не было так или иначе связано со всем остальным. И один выпавший камешек может увлечь за собой целую лавину. Из-за одного гвоздя в подкове лошади была проиграна целая битва. Бабочка в Пекине и тому подобное… У истоков всего случившегося стоит Хан. И ради его же собственного благополучия он должен был уже давно покинуть Бхарат.
– Евнух! – комментирует Лаксман. В его стакане бренчит лед.
– Господа, – произносит Ашок Рана. Собственный голос кажется ему чужим и звучащим откуда-то издалека. – У меня погибла сестра.
Выдержав пристойную паузу, он повторяет свой вопрос:
– Итак, каков будет наш ответ господину Дживанджи?
