должна тебя немедленно видеть. Парвати, в городе комендантский час. На улицах полно солдат. Они стреляют по всему, что движется… Я видел… Нет, я не буду рассказывать тебе то, что я видел. И вот я прихожу сюда и вижу, как ты сидишь под дождем и…
Он поднимает ее руку. Дождь размочил гербицид, и теперь он стекает по предплечью Парвати, оставляя белые полоски. Кришан с силой трясет женщину, пытаясь вернуть здравый смысл хотя бы в этот небольшой уголок мира, который, как ему кажется, он пока еще способен понимать.
– Что с тобой случилось?!
– Все должно погибнуть. – Голос Парвати звучит вяло, капризно, по-детски. – Все должно умереть. Мой муж и я… мы дрались. И что ты думаешь? Было вовсе не так уж и страшно. О, он что-то кричал, но я не боялась, потому что в том, что он говорил, не было никакого смысла. Ты понимаешь? Все эти его причины и основания. Я их слышала много раз и поняла, что они совершенно бессмысленны. И теперь я должна уехать. Отсюда. Теперь для меня не существует «здесь». Я должна уехать отсюда, из Варанаси, отовсюду.
Кришан садится на деревянное ограждение клумбы. Порыв ветра приносит из города звуки нарастающей народной ярости.
– Уехать?..
Парвати сжимает его руки своими.
– Да! Но это совсем нетрудно. Уехать из Варанаси, уехать из Бхарата, уехать! Он ведь прогнал мою мать, ты знаешь? Она остановилась где-то в гостинице. Она звонит, и звонит, и звонит. Но я прекрасно знаю, что она может сказать. Здесь небезопасно, как я могу бросить мать посреди страшного города, я должна приехать и спасти ее, забрать назад. Я ведь даже не знаю, в какой она гостинице. – Парвати откидывает голову назад и громко смеется. – Мне не к чему возвращаться в Котхаи, и мне не с чем оставаться здесь, в Варанаси. Я вообще чужая здесь, на этой земле, я поняла это на крикетном матче, когда все вокруг меня смеялись. Куда мне идти? Куда угодно… Видишь ли, когда понимаешь, что идти некуда, становится так легко, потому что начинаешь чувствовать себя по-настоящему свободным. Можно пойти в любое место. На пример, в Мумбаи… Мы можем поехать в Мумбаи. Или в Карнатаку… Или в Кералу… Мы можем поехать в Кералу. О, как бы я хотела поехать в Кералу! Там пальмы, море, вода! Как мне хочется увидеть море!.. Мне хочется узнать, как оно пахнет. Ты понимаешь? Нам представляется шанс. Все вокруг сходят с ума. И посреди всего этого безумия мы можем сбежать, и никто ничего не заметит. Господин Нандха будет думать, что я уехала в Котхаи к матери, мать будет думать, что я все еще дома, а мы будем далеко от всех, Кришан. Далеко-далеко!
Кришан почти не чувствует дождя. Больше всего на свете ему сейчас хочется схватить Парвати в объятия и увести из умирающего сада вниз, на улицу, и бежать, не оглядываясь. Но он не может принять то, что ему даруется судьбой. Он всего лишь маленький садовник, все его имущество составляют трехколесная тачка и коробка с инструментами. Так случилось, что однажды он получил заказ от красивой женщины, живущей в большом пентхаусе. И маленький садовник создал сад на крыше высокого дома – для прекрасной одинокой женщины, лучшими друзьями которой были виртуальные герои сериалов. Занимаясь садом, маленький садовник влюбился в нее, хотя и знал, что она жена важного господина. И вот теперь, посреди сильнейшей грозы, она предлагает ему бежать с ней в другую страну, где они будут жить долго и счастливо. Это слишком неожиданно для него, слишком грандиозно. Но и слишком просто. Как в «Городе и деревне».
– А как мы будем зарабатывать деньги? И нам ведь потребуется получить паспорта, чтобы выехать из Бхарата. У тебя есть паспорт? У меня нет. А как его получить? И что мы будем делать, когда приедем туда, как мы будем жить?
– Что-нибудь придумаем, – отвечает Парвати, и ее слова все переворачивают в представлениях Кришана.
В отношениях между людьми не может быть раз и навсегда установленных правил. Нельзя строить планы, сходные с планами разбивки садов, высаживания плодовых деревьев, ухаживания за ними, обрезки и тому подобного. В человеческой жизни все по-другому, все непредсказуемо.
– Да, – отвечает он. – Да.
Какое-то мгновение ему кажется, что Парвати не расслышала то, что он сказал, или неправильно его поняла. Кришан зачерпывает две горсти белого порошка из мешка с гербицидом. Подбрасывает порошок вверх, и он, смешавшись с дождевой водой, падает вниз ядовитым ливнем.
– Пусть, пусть все погибнет! – кричит он. – Мы вырастим много других садов!..
На спине гигантского слона, летящего на высоте трех тысяч метров над Сиккимскими Гималаями, Эн Кей Дживанджи кланяется Наджье Аскарзаде. Он восседает на традиционном муснуде, простом куске черного мрамора, на котором разбросаны мягкие полдушки и диванные валики. Под ним за бронзовыми перилами на ослепительно ярком солнце сверкают снеговые вершины гор. Вокруг него нет ни тумана, ни дымки смога, ни «южно-азиатского коричневого облака», ни муссонного мрака.
– Мисс Аскарзада, приношу извинения за некоторую китчевость, но я подумал, что мне лучше принять ту форму, с которой вы уже знакомы.
Наджья чувствует прикосновение сильного высокогорного ветра, деревянный помост покачивается у нее под ногами, реагируя на движение летающего «слона». Полное ощущение реальности. Девушка сидит на подушке с кисточками, скрестив ноги. И сразу же задается вопросом: неужели и ее дизайн тоже разрабатывал Тал?
– Вот как? А какую же форму вы обычно принимаете?
Дживанджи взмахивает руками.
– Любую – и все одновременно. Все – и никакую. Не хочу показаться велеречивым, но в этом истина.
– Так кто же вы? Эн Кей Дживанджи или Лал Дарфан?
Дживанджи наклоняет голову, словно извиняясь за невольное оскорбление.
– Вы опять за свое, мисс Аскарзада. Я тот и другой и в то же время никто из них. Я Лал Дарфан. Я Апарна Чаула и Аджай Надьядвала. Вы даже представить себе не можете, с каким нетерпением я жду того момента, когда женюсь на себе самом. Я – все второстепенные персонажи, все эпизодические роли, все статисты. Я есть «Город и деревня». Дживанджи – не более чем еще одна роль, которую я начал играть помимо своей воли, роль, которая была мне навязана. Но ведь все в мире есть не более, чем роль.
