– Прекрасно, – просияв, воительница было бросилась меня обнимать, но я решительно оттолкнул ее.
Она улеглась на папоротниковое ложе, а я уселся рядом, потирая заспанные глаза. Похоже, мне предстоит ночь без сна. Положительно я один из самых невезучих колдунов на свете. Угораздило же меня заблудиться в этом лесу, а после всех пережитых тягот еще и столкнуться с воительницей, которая боится спать одна… Эти женщины всегда относятся с опасением к поскрипыванием, поскребываниям, завыванию ветра, шелесту листвы – им чудится во всех этих звуках явление ночных призраков… Стоп, стоп, стоп… Почему-то, когда меня не было рядом, она прекрасно спала одна и не испытывала никакого страха, а теперь, когда она вызвалась проводить меня в Катар, уже не может ночевать без охраны…
Я присмотрелся к Брунхильде. Она не спала. Во мраке глаза ее поблескивали, она смотрела на меня с жаром бурной молодости. Огонь пылал в ней весьма отчетливо, ее громадные груди еще больше налились, подобно спелым плодам, и даже через плотную накидку хорошо было заметно, как заострились и призывно топорщатся два крупных соска. Руки воительницы вцепились в сочные стебли растений и жадно сжимались, выдавливая из них зеленоватый сок.
«Вот оно. Падай на землю!!! Теперь понятно, что она имела в виду, когда рассказывала о племени кувачосов! Обман, жуткий обман! Упади я на землю – и она немедленно воспользуется этой возможностью… воспользуется мной, кинется, прижмет массивным телом к земле, разорвет одежду…»
Мне мгновенно вспомнились лесные дрофы и вдруг почудилось, как крупное жаркое тело, лежавшее на папоротниковом ложе, видоизменяется, конечности Брунхильды вытягиваются, делаются бурыми, острые когти начинают стремительно лезть из ее толстых пальцев, а лицо становится омерзительно гатоскин – от носа остаются две уходящие в глубь маленького черепа дыры…
Я сморщился и затряс головой, чтобы отбросить мерзкое видение…
И в это мгновение она меня схватила. Резко метнулась с папоротника, и две крепкие ладони вцепились в мои запястья. Воительница швырнула меня на ложе, навалилась сверху и принялась яростно целовать мое лицо и шею, при этом ее бедра ходили вверх и вниз, причиняя мне жестокие физические страдания, потому что, опускаясь, они с силой припечатывали всю нижнюю часть моего тела к земле.
– Эй… Э-э-й, – прерывисто закричал я, мой голос сбивал бешеный ритм, который она задавала движением массивных бедер.
– Молчи, молчи! – со страстью в голосе проговорила она, зажимая мне рот ладонью.
Другой рукой она стала шарить внизу, нащупала пояс на штанах и резко рванула их книзу. Послышался звук разрываемой ткани, и мой символ мужественности обнажился. Я бешено завертелся, но сдвинуть с места такую громадину, как эта баба, не представлялось возможным.
Нащупав «символ» рукой, Брунхильда вдруг ощутила резкий прилив разочарования: он находился в самом что ни на есть расслабленном состоянии: физическое насилие никак не могло стимулировать мою половую активность…
В этот момент, почувствовав мое нежелание участвовать в любовных игрищах, она словно прозрела, резко отшатнулась от меня и закрыла лицо руками.
– О боже, Жак, – сдавленным жалким голосом проговорила воительница, – тебя я тоже не возбуждаю, я не возбуждаю никого, НИКОГО!!!
Я приподнялся и увидел, что штаны, подаренные мне жителями деревушки, спасенной от Каменного Горгула, безнадежно испорчены: они были разорваны сильными руками Брухнильды на самом значимом месте. В этот момент меня обуяла ярость: ну и где я теперь смогу раздобыть новые штаны. Что же мне теперь, шататься по лесу с голым задом, на который то и дело будут садиться кровожадные комары?
– О боже, – яростно разрыдалась вдруг Брунхи-льда, – ну почему-у-у-у я родилась такой бо-о-о-оль- шой, такая я никому-у-у-у-у не нужна…..
– Кончай ныть, – попросил я, чем спровоцировал у нее настоящую истерику.
– Тебе хоро-о-о-ошо говори-и-и-и-ить, – бешено запричитала она, – ты-то во – о-он какой красивый…
– Я? Да перестань ты.
– А я, я нико-о-о-ому не нужна-а-а-а-а, – она запричитала еще громче, чем раньше.
– Слушай, да прекрати ты, в самом деле, – рассердился я. – Она меня чуть не изнасиловала, вон штаны мне даже порвала, а я ее теперь утешать должен!
– А-а-а-а, – откликнулась Брунхильда, размазывая слезы по щекам…
Я решил некоторое время не обращать на нее внимания, прислонился к корявому стволу есеня, уставился в пространство и молчал. В этот момент мне снова показалось, что за нами кто-то наблюдает. Я даже заметил смутное движение во мраке, но поручиться за то, что меня не обмануло зрение, было довольно сложно.
Лишившись моего участия, воительница успокоилась на удивление быстро, ее всхлипы становились все тише, а потом смолкли совсем. Она еще некоторое время закрывала опухшее от слез лицо ладонями, а потом придвинулась ко мне поближе и предложила:
– Давай я хоть тебе штаны зашью – у меня есть иголка и нитка.
– Я что, могу их снять, не опасаясь за целостность своего организма?! – зло поинтересовался я.
– Можешь, – всхлипнув, сказала Брунхильда, – я больше никогда не буду к тебе приставать.
У нее было такое лицо, что мне почудилось, будто сейчас она разрыдается снова.
– Ладно, – смилостивился я в конце концов, ярость случайных порывов страсти была мне тоже хорошо знакома.
Воительница достала кремень, развела небольшой костерок и протянула ладонь. Я прикрылся папоротником, стащил изуродованные штаны и вручил их Брунхильде. Ее глаза снова сверкнули, когда она увидела, как скрываются под сочной листвой мои обнаженные ляжки, но, надо отдать ей должное, она смогла быстро притушить животный огонек, взяла штаны и, отвернувшись от меня, села их зашивать.
