— Пятьдесят тысяч поболе гроша.
— Но недостаточно для того, чтобы заплатить четыре миллиона выкупа.
— А вы сами не могли заплатить? Из денег, оставленных дядей?
— Нет.
— Но речь шла о жизни вашего будущего тестя.
— Не мог, даже если бы и захотел. Семья ди Грасси не проявляла ни малейшей активности в течение нескольких десятилетий. О ее существовании все забыли. И никто не одолжил им четыре миллиона.
— И?
— Мы сообщили похитителям через газету, что таких денег у нас нет. Получили новые послания. В них нам предлагалась альтернатива: или мы платим, или они убивают старого графа. Я переговорил с дамой, курировавшей принадлежащие графу ценные бумаги. Даже в такой, сверхкритической ситуации мы не имели возможности обратить их в наличные. По итальянским законам благополучие семьи ставится выше благополучия индивидуума, даже если он — глава семьи.
— Итальянцы знамениты тем, что держатся друг за друга, — согласился Флинн, — даже если ради всех приходится жертвовать кем-то одним.
— Похитители стояли на своем. Кошелек или жизнь. Они дали нам пять дней. Прошла неделя. Тишина. Две недели. Три. Больше они с нами не связывались.
— То есть его убили?
— Так считает итальянская полиция.
— Как давно это случилось?
— Чуть больше месяца назад. Власти посоветовали жене и дочери ди Грасси смириться со смертью старого графа. «Его могли похоронить или в Италии, или в море у ее берегов», — так они оценили ситуацию. В прошлый понедельник его отпели в церкви.
— Вот откуда «как бы похороны».
— Да. Но все было, как при настоящем покойнике.
— И вы решили тряхнуть стариной, вспомнить свое газетное прошлое и приехали в Бостон, чтобы раскрутить это дело.
— В общих чертах, да.
— Вы говорили с этим Хорэном?
— Да. В среду.
— Вот, значит, где вы были в среду.
— Да.
— Тогда понятно, почему вы вошли в одну дверь «Риц-Карлтона», а вышли через другую, на Ньюбюри-стрит. Галерея как раз на этой улице!
— Да.
— Мой Бог, неужели мне довелось встретиться с абсолютно честным человеком. И остальные картины у Хорэна?
— У брокера их обычно нет, Френк. Он — посредник. И задача моя состояла в другом — узнать, от кого он получил картины, украденные у ди Грасси.
— Наверное, вы обратились к нему с присущей вам откровенностью.
— Трудно быть откровенным с брокером, Френк. Я попросил его найти для меня одну картину. Также из коллекции ди Грасси. Написанную Пикассо. Называется она «Вино, скрипка, мадемуазель».
— И он ее нашел?
— Через несколько дней, вчера, он сообщил мне, что она принадлежит одному человеку, проживающему в Далласе, штат Техас. Он также сказал, что за последние год или два купил у этого человека еще пару картин. Вернее, продал их через свою галерею.
— Вам известна фамилия техасца?
— Известна.
— Скажите мне, Флетч, кому будут принадлежать эти картины, если вы их найдете?
— В этом вся загвоздка. Вопрос о наследстве Менти будет оставаться открытым еще долгие годы.
— Менти?
— Граф ди Грасси. Завещание не будет зачитано, пока не найдут тело. Или не пройдет срок, достаточный для того, чтобы признать графа умершим.
— Значит, после того, как вы найдете картины, вам придется найти тело.
— Едва ли я смогу сделать то, что оказалось не под силу итальянской полиции.
— И никто не знает, принадлежат ли картины дочери или вдове?
— Нет. Хуже другое, пока не найдено тело Менти, они не смогут получать проценты с ценных бумаг.
— Посмею предположить, что в данный момент обе дамы могут надеяться только на вас.
— Пожалуй, вы правы.
— Ага! А я — то думал, главная ваша забота — снять с себя подозрение в убийстве.
— Наверное, поэтому до меня не сразу дошло, что в убийстве вы подозреваете меня.
— Меня несколько сбил с толку ваш звонок по контактному телефону полиции. Если б вы сразу сказали мне, что ранее были специальным корреспондентом, я бы понял, почему вы так спокойно реагировали на покойницу в вашей гостиной, — Флинн налил себе третью чашку чая. — Не каждому человеку доводится улететь через океан от похищения и убийства, чтобы успеть в аккурат к новому убийству.
— Похоже, мне не повезло.
— По-моему, везение тут ни при чем.
— Если я правильно понял вас, инспектор Фрэнсис Ксавьер Флинн, вы предполагаете наличие какой- то связи между тем, что происходило в Италии, я имею в виду похищение и убийство Менти, и бостонским убийством Рут Фрайер.
— Пожалуй, вы правы.
— Вы же дали мне список пассажиров, прилетевших вместе со мной из Рима.
— Связь может быть, Ирвин Морис Флетчер, но я еще не знаю, какая именно.
— Связь действительно есть. Один человек прилетел со мной из Рима.
— Кто же?
— Графиня. Летела через Нью-Йорк. Приземлилась в Бостоне во вторник, примерно на час позже меня.
— Она знала, что вы остановились в этой квартире?
— У нее были мои адрес и телефон.
— И она жаждет добраться до картин?
— Не то слово.
— Как она узнала, что вы их разыскиваете?
— Полагаю, она прочитала кое-какие записи, оставленные мною Энди… План маршрута, знаете ли. Она знала, что я взял с собой перечень картин.
— Но зачем ей убивать Рут Фрайер?
— Рут могла находиться в квартире, обнаженная, в ожидании Барта, не зная, что тот на пути в Италию. Она открыла дверь графине…
— Вашей кипящей от злобы приемной теще?
— Да, злой и подозрительной.
— Еще бы, она думает, что вы хотите прибрать картины для Энди.
— Естественно.
— А вы?
— Она не ошибается.
— Не сходится, — покачал головой Флинн. — Порванный лиф.
— Мало ли, как это могло случиться. Может, его порвала сама Рут, когда снимала.
— У Рут Фрайер не было ключа от квартиры.
— Зато он есть у Джоан Уинслоу.
— Соседки? У нее есть ключ? Мы забыли спросить ее об этом. Вот он, недостаток полицейского опыта.
