– Понятия не имею. Но его хватило и на пожар. А потом там все взорвалось.
– Я слышала, как где-то грохнуло.
– Вот-вот. Взорвалась лаборатория.
– По-моему, кто-то думал, что в момент взрыва Редлиф будет в лаборатории, – вставил тот, кого назвали Младшим. – А его там не оказалось.
– Жаль, – отозвалась Мари.
Джек обратил внимание, что овощи и фрукты, продающиеся в магазине, не обрабатывались химикалиями, улучшающими их внешний вид. Апельсины не оранжевые, а желтые, помидоры – желтовато- зеленые, а не красные, бананы – зелено-черные, а не желтые, яблоки – желтые и зеленые, а не блестящие и красные. Только морковь имела привычный цвет.
– Уилсон у вас в катафалке? – спросила Мари.
– Да.
На полках не было не только консервов, но и супов быстрого приготовления и коробок с овсяными хлопьями. Зато стояли пакеты с чипсами. Сухая горчица – пожалуйста, кетчуп – извините, оливки – да, маринованные огурчики – нет, ореховое масло – будьте любезны, зефир – не держим.
Кондитерские изделия вообще отсутствовали.
– А чего вы, собственно, пришли? – спросила Мари. – Табаком и пивом мы не торгуем, а если б и торговали, вам бы не продали.
Зубная паста только на меловой основе. Мыло имелось, аэрозольные баллончики – нет.
– Слушай, а немного говядины у тебя купить нельзя? – спросил Фрэнк.
– Ты же знаешь, Фрэнк, я ничего не могу тебе продать.
– Я все-таки женат на твоей сестре, Мари.
– За это я тебе очень признательна, но товар отпускается лишь сотрудникам и гостям, Фрэнк. Тебе это известно.
Растворимый кофе без или с пониженным содержанием кофеина. Чай только травяной.
– Я – близкий родственник сотрудника, Мари, – настаивал Фрэнк. – Твой родственник.
– Родственники не в счет. – Мари чихнула.
Из лекарств один байеровский аспирин. А витаминов, фруктовых экстрактов, травяных сборов хоть пруд пруди. С подробными описаниями достоинств каждого.
– А ты купи как бы для себя, – предложил Фрэнк.
Мари закашлялась.
– Не могу. У этих стен есть уши. И белого хлеба не было.
– И что? Нас допускают в поместье, лишь когда надо забрать покойника, в том числе и отравленного, но в инструкции сказано, что я не могу выехать из поместья, взяв к ужину лучшую в округе говядину?
– В инструкции сказано другое. – Мари высморкалась. – Обслуживаются только сотрудники.
Мясной прилавок радовал глаз: антрекоты, вырезка, отбивные. Куры разделанные, без кожи. Цены ниже, чем за пределами деревни. Из рыбы только зубатка. Ни сосисок, ни бекона, ни прессованной ветчины.
Зазвонил телефон.
– Слушаю? – Трубку, естественно, взяла Мари. – Да, он здесь. Я ему скажу, – она положила трубку. – Это Нэнси Данбар.
– Сука, – вырвалось у Фрэнка.
– Я об этом позабочусь, – передразнил Младший Нэнси. – Я обо всем позабочусь.
Интонациями он скорее напоминал попугая, а не Нэнси Данбар.
Джек наполнил тележку доверху: салат, морковка, сельдерей, банка майонеза, галлоновая бутыль со смесью овощных соков, апельсины, яблоки, бананы, горчица, нарезанная ветчина, вырезка, половина бескожей курицы, двухпроцентное молоко, масло, яйца, сыр. Картофельные чипсы он брать не стал.
– Мари, когда ты отправишься на тот свет, кто, по-твоему, приедет, чтобы увезти твои бренные останки? – спросил Фрэнк.
– Очень надеюсь, что не ты. Ты заходишь в магазин, оставляя труп разлагаться на жаре.
– Кроме меня, некому.
– Я переживу тебя на сто лет.
– Не переживешь, если будешь чихать и кашлять. Я не уверен, что ты доживешь до следующей выплаты жалованья, Мари. Или все-таки дотянешь?
В скобяном отделе супермаркета лежали только простые инструменты, ни одного с электроприводом.
Джек бросил в тележку синий рюкзак.
– В воскресенье ко мне на спагетти не приходи, – донесся от кассы голос Фрэнка.
– Меня приглашала моя сестра. Не ты.
