Ведьмино яблоко раздора

восстановления моторики.

– Яблоко греческое. У греков есть такая легенда про Троянскую войну. Она из-за яблока раздора началась, – со знанием дела ответил я, оправдывая свои греческие корни. Греческое ли это яблоко или нет, я не знал – мне просто хотелось блеснуть эрудицией.

– Целая война из-за яблока? Так не бывает.

– Бывает. Но мы-то с тобой из-за него ссориться не будем. Забирай его, раз понравилось.

– Чего это я? Ты бери! – возмутился Федька. Он был любитель поспорить и сделать все наперекор.

– Ну, вот. А ты говоришь, война из-за яблока разгореться не может.

– Да оно мне ни к чему. Все равно отсюда уже не выйдем.

– Выйдем! Карта есть, значит, выйдем! Я ее запомнил. Все-таки я штурман. Бери яблоко, да в путь. Нам туда! – бодро сообщил я, указывая направление.

Федька напоследок еще раз пошарил в тайнике и выудил из него какую-то вещицу.

– Гляди, какой штопор махонький! Еще и с круглым набалдашником. Это же неудобно! Тоже небось татарский. У них все не как у людей.

– Бери, пригодится. А то твой нож давно заржавел.

– На черта он мне? Что таким откроешь?

– Как хочешь, вещица занятная, с какими-то узорами. Тогда я возьму. И браслет для Анечки. Ох уж и нагорит ей из-за нас.

На том мы и сошлись – Федьке досталось золотое яблоко, а мне штопор и браслет.

Предложенный мною маршрут, конечно же, нам не помог. Это я только хорохорился, что ориентируюсь в пространстве и вообще в голове у меня компас, как у птицы. На самом деле я не был уверен в выбранном направлении, но раскисать было нельзя. Воодушевление, с которым мы ринулись на свободу, быстро прошло. Не обнаружив развилки, которую мы нанесли на свою «карту», мы поняли, что рассчитывать на нее стоит едва ли. Мы тыкались в стены, как слепые котята, заходили в тупики, но все равно упрямо продолжали искать выход. Уж очень хотелось жить, и, может, поэтому нам все-таки удалось его найти. Какое это счастье, увидеть во тьме луч света! Вконец выбившиеся из сил, мы с Федькой еле держались на ногах, но как только за очередным поворотом забрезжил свет, мы рванули к нему, как спортсмены к финишу.

Уже давным-давно рассвело, солнце поднялось высоко над лесом. Диверсанты ушли, и духу их не осталось. А может, и не ушли, а затаились где-нибудь. Но мы их уже не опасались, теперь у нас была другая забота – как бы не попасть под трибунал.

– Про то, что в пещере заплутали, – ни слова, – сказал я.

– Само собой. Скажем, что диверсантов выслеживали.

– Угу. И упустили. Мало того что из госпиталя ушли, так еще и фашистов прошляпили. То-то особист обрадуется.

– Ну а что ты предлагаешь? – взорвался Федька.

– Не знаю. Подумать надо.

Мы почти дошли до госпиталя, но ничего путного так и не придумали. Я еще в пещере сообразил, что золотое яблоко до добра не доведет. Матовое, с тонким хвостиком, и неожиданно тяжелое – в нем золота было столько, что хватило бы на три трибунала.

– С цацками лучше не попадаться. Давай их где-нибудь спрячем от греха подальше, – предложил я.

Федька был со мной согласен. Он уже видел, как отправили в штрафбат солдата за невесть откуда появившийся у него червонец.

Место, куда спрятать трофеи, выбирать было некогда, и мы зарыли их прямо под тем же платаном, возле которого стояли.

– Все, с Богом. Авось пронесет, – сказал я.

– С Богом, – сказал Федька, – только не верю я в него.

– А я верю. Иначе я бы сейчас здесь не стоял, а сгорел бы в самолете еще при первом своем боевом вылете.

– Бог есть, я в этом не сомневаюсь, – серьезно сказал дед Лесас. – Это он нас тогда вывел из пещеры и спас от трибунала. Летчики в войну долго не жили, они априори считались смертниками, а я всю войну летал, сто лет мне уже скоро будет, и я все еще жив. Я вот что думаю. Там, в небе, к Господу ближе, и он слышит лучше, надо только просить. Я и просил, умолял оставить в живых, когда падал в подбитом самолете. А другие стеснялись просить, нательные кресты прятали. Потому что в Советском Союзе нельзя было быть верующим, верующих не принимали ни в партию, ни в комсомол.

Антонис был с дедом согласен. Он сам штурман с пятнадцатилетним стажем, всегда знал, что, когда поднимаешься в небо, становишься ближе к Богу. И от этого Бог спрашивает с него больше, чем с других.

Санкт-Петербург. Январь

Яся не понимала, нашли преступника или нет. В полиции им ничего толком не объясняли, только вызывали к следователю и задавали вопросы, по которым они потом всей семьей строили собственные версии и догадки.

Николай, оказывается, Аиду не убивал, в ее смерти виновен другой человек – так Ясе сказала Дарья Альбертовна. К ним на Песчаную приходил капитан. Он предъявил для опознания фоторобот какого-то мужчины, которого видели в Разметелеве незадолго до смерти бабушки. Ни Дарья Альбертовна, ни Тома его не опознали. Может, он вовсе ни при чем; приехал в поселок по своим делам и к их дому даже не приближался, а может, это и есть преступник. А то, что его никто из Лакришевых не видел, еще ни о чем не говорит – на то он и преступник, чтобы действовать осторожно.

– А какой он, этот мужчина с фоторобота? – спросила Яся. Ей уже звонили из розыска, чтобы она пришла к капитану Зозуле для беседы. Тоже ведь предъявят фоторобот для опознания, так что представится возможность полюбоваться на этого красавца. Но это будет завтра, в десять утра, а узнать хочется сегодня.

– Да такой… нестарый – годов ему где-то тридцать пять. Лоб у него высокий, лицо интеллигентное, но не как у книжного червя. Чувствуется, что мужик крепкий. Симпатичный. Но чернявый – не русский, в общем, – заключила Дарья Альбертовна.

У Яси екнуло сердце. Чернявый, крепкий, симпатичный, с высоким лбом… Антон порывался приехать в Разметелево, адрес спрашивал. И еще. Антон ей позвонил четвертого января и пригласил на свидание. Как раз после того, как ей сообщили про бабушку. Она, конечно же, отказалась – какое тут свидание, когда горе в семье? Так Антону и сказала. Как ей показалось, на сообщение о смерти Аиды Антон отреагировал слишком уж эмоционально, будто знал ее лично. Потом стал выспрашивать подробности так настойчиво, что даже неприлично. Яся не собиралась ни с кем обсуждать смерть близкого человека, так ему и сказала. Антон стал извиняться, но она не захотела продолжать разговор, холодно попросила больше ее не тревожить.

Так они и расстались. Антон, как ему и велели, больше ее не тревожил, а сама Яся позвонить ему не решалась. Чуть позже, немного отойдя после дурной вести, Яся подумала, что была не права – Антон ни в чем не виноват, это у нее нервы не выдержали. Она решила, когда они в следующий раз встретятся, быть с ним помягче, но он все не звонил и никуда не приглашал. Вот она, прямолинейная мужская логика – мужчина делает ровно то, о чем его просят!

Теперь, когда в деле открылись новые обстоятельства, Яся поняла – Антон исчез из ее поля зрения не случайно. И нужна была ему вовсе не она, а золотое яблоко. Антон с ней познакомился только для того, чтобы к нему приблизиться. Яся вспомнила все разговоры с Антоном и отыскала подвох в каждой произнесенной им фразе. Антон издалека старался вывести беседу на тему ее семьи. Но Яся такие разговоры всячески пресекала, она не хотела раньше времени посвящать своего поклонника в подробности отнюдь не гладких межличностных отношений родни.

Остаток дня Яся провела в размышлениях. Она думала об Антоне, об их отношениях, которые ей казались зарождением красивого романа. Ей очень не хотелось разочаровываться в своем поклоннике. Но жизнь, увы, не мелодрама, где благородный рыцарь до конца остается благородным рыцарем. В жизни все гораздо жестче: если кажется, что мужчина мерзавец, то скорее всего так оно и есть.

Яся всегда была разборчивой не только в любовных отношениях, но и в дружеских. Прежде чем подпустить к себе человека, она долго к нему присматривалась. Выдерживала дистанцию, не спешила