назад. Никто тебя не ищет.
Он посмотрел на меня:
– Знаешь, как ты выглядишь? Ты выглядишь так, словно был бы рад убить меня.
– Мне не хочется обсуждать этот вопрос, Джордж.
– Я ведь не мог оказать тебе никакого сопротивления.
– И никто бы не смог.
Он ощупал свою лысую голову.
– Где он?
– В ванной.
Неверной походкой Джордж поплелся туда и через несколько секунд вернулся уже в парике, но теперь измученное лицо явно контрастировало с искусственными волосами. Он снова присел на край кровати. Мы были вдвоем, палач и жертва. Обычно предполагается, что такая ситуация порождает лишь ненависть и вражду. Но очень часто все получается по-другому. То, что произошло, оказалось слишком сильной эмоциональной встряской для нас обоих. Жестокость воспринималась теперь как некая внешняя сила, вроде пронесшегося урагана. Но вот она исчезла, а мы остались, разделив общий жизненный опыт. Джорджа заботило, понимаю ли я, какое сокровище он мне передал. А я старался убедить его, что мог противопоставить его стойкости лишь грубое физическое воздействие.
– Ты друг Колловелла?
– Нет.
– Я написал этому толстому ублюдку такое теплое письмо, а в ответ получил отлуп.
– Через него я вышел на тебя.
Он, казалось, меня не слышал.
– Колловелл вечно трясся, когда чуял запах жареного. Как он проверял тот самолет! Все рыскал вокруг, а прямо над его жирным загривком торчали кронштейны из чистого золота. Я попробовал шутить на этот счет с Дэйвом, но он не видел тут ничего смешного. Он всегда был убийственно серьезен. Бог мой, он даже домой деньги посылал, хотя знал, что может пустить их в оборот и снова удвоить. А я слишком много растранжирил. В Калькутте у меня был личный гараж с собственной машиной. Дома меня тоже ждали жена и двое ребятишек. Но разница между мной и Дэйвом состояла в том, что он, по-моему, собирался жить вечно.
Джордж вздрогнул всем телом.
– Трев, ты не мог бы отвезти меня домой? Я себя чувствую ужасно.
Я доставил его домой в «линкольне». Машина, которую я взял днем напрокат, стояла у резиденции Бреллей, «триумф» тоже был уже на месте, в нише на три автомобиля возле маленького вагончика техобслуживания.
Я вкатил «линкольн» на пустое место. В глубине дома горел свет. Мы с Джорджем зашли в большую кухню. В центре, словно остров, высился каменный разделочный стол, на резной полке выстроились медные кастрюли.
В розовом стеганом халате с широкими белыми отворотами появилась, щурясь от света, Джерри Брелль. Ее светлые волосы были в беспорядке.
– Дорогая, мне нехорошо, – простонал Джордж.
– Его лихорадит, – добавил я.
Джерри подхватила мужа под руку. В дверях она обернулась и сказала:
– Трев, дождитесь меня.
Я обследовал холодильники и во втором обнаружил ледяной «тюборг». Привалившись к острову, я принялся за пиво. Меня преследовало какое-то странное ощущение. Жизнь удивительно напоминала строительные леса, доски которых опасно прогибались, и нога порой соскальзывала в пустоту. Если ходить так слишком долго, можно наконец наткнуться на прогнивший участок и сорваться в бездну. А там, похоже, – черным-черно.
Через пятнадцать минут Джерри вернулась в кухню, посмотрела, что я пью, и достала себе того же. Ее волосы были причесаны, глаза уже привыкли к свету.
Опершись на одну из стальных моек и глядя на меня, она глотнула из бутылки и сказала:
– Он отключился. Одеяло с подогревом и таблетка снотворного.
– Думаю, он просто расстроен.
– Славное у вас получилось знакомство с семейством Бреллей, не так ли?
– Почему вы попросили меня остаться?
– Не будьте таким нетерпеливым. Доберемся и до этого.
– Четыре утра. Не лучшее время для долгих разговоров.
– У вас что, были для него плохие новости?
– Не понимаю, что вы имеете в виду.
– Джордж балансирует на краю пропасти, и удерживаться ему все труднее. Я предлагала начать жить более скромно, но он и слышать об этом не желает. Любой пустяк может оказаться последней каплей, и тогда все рухнет.
– А вдруг я именно этого и добиваюсь?
Она совсем приуныла.
– Значит, я сильно в вас ошиблась. А Джордж рассказывал вам что-нибудь обо мне?
– Нет. Но теперь мы, кажется, добрались наконец до того, ради чего вы просили меня остаться.
– На что вы намекаете?
– Надеюсь, когда девочка вернулась, у вас состоялась с ней долгая интересная беседа.
– Но я ведь должна была поговорить с ней, не так ли? Не как мачеха с падчерицей, разумеется. Как женщина с женщиной. Считайте, что заключено вооруженное перемирие.
– Когда она в очередной раз выкинет такой же фортель, Джерри, загадочка может оказаться Джорджу не по зубам.
– По-моему, я сумела объяснить ей, что если она любит своего отца, то делать весьма непрозрачные намеки на мою неверность – не лучший способ продемонстрировать дочерние чувства. Мир чертовски сложная штука, мистер Макги. Девочка решила вываляться в грязи, потому что верила мне, а я надувала ее отца.
– А она это точно знает?
Джерри нервно рассмеялась.
– Очевидцы обычно уверены, что им все известно. Это случилось в июне. Дети – такие идеалисты! Ну как я могла ей объяснить, что на самом деле все это ерунда, что мы встретились со старым другом и просто вспомнили былое... Этакий внезапный сентиментальный порыв... Обычно я не занимаюсь такими вещами. Но тогда... Тогда я услышала звук открывающейся двери, повернула голову и увидела ее, бледную как смерть... Потом она захлопнула дверь и убежала. С тех пор я мучаюсь и кляну себя. Ведь мы только-только начали привязываться друг к другу! А теперь она считает меня чудовищем. Сегодня, терзая себя, она пыталась сделать больно мне. Я очень надеюсь, что Джордж забыл ее слова. Его суждения в последнее время и так достаточно сумбурны.
– Он вообще не вспоминал об этой реплике.
– Ну и слава Богу. Неужели эта история с Анджи так выбила его из колеи?
– Думаю – да.
Она склонила головку, изучающе разглядывая меня.
– Трев, вы кажетесь таким спокойным и уверенным в себе. Возможно, наши проблемы представляются вам смешными. Но, похоже, вы достаточно хорошо знаете людей, чтобы посоветовать мне, как быть с Анджи.
– Я не настолько самонадеян.
– Хоть бы знать, как к ней подступиться. Она замкнулась в себе и смотрит на меня с ненавистью. Я никогда не смогу ей ничего объяснить.
– А вы, Джерри, хороший человек? Я имею в виду, если все хорошее в вас положить на одну чашу, перевесит ли она?
Мой вопрос ее озадачил.
